Имение оказалось верстах в восьми от платформы Герасимово Рязано-Уральской железной дороги, в 28 верстах от Москвы.
Дугино было расположено на левом берегу реки Пахры, на высоком холме, с которого открывался вид кругом на десятиверстное пространство. "Вот она, типичная подмосковная природа", - думал я, сидя в санях и проезжая то лесом, то холмами и полями, то перелесками. Был мягкий серебристо-серый день, с голубыми лесными далями. Куда ни взглянешь, все красиво, все хотелось писать, все было лучше, чем в Наре, чем в Титове.
Я оказался один в большом доме с Марком Евсеевичем, знаменитым охотником. В Дугине был культ охоты. Сюда постоянно под праздник приезжали приятели хозяев поохотиться: ели, пили, уезжали на охоту; вернувшись домой, опять ели и пили, сражаясь в промежутках в картишки.
Глава семьи Мария Яковлевна Мещерина, вдова основателя Даниловской мануфактуры, за старостью уже не ездила в Дугино. У нее было трое сыновей и дочь. Старший, Николай Васильевич, и был художником и, по заведенному в купечестве обычаю, главным хозяином имения. Последнее было невелико и не приносило никаких доходов, а, напротив, требовало постоянных вложений в садовую и огородную культуру, на содержание всех его обитателей и удовлетворение их прихотей. Он был женат и бездетен. Когда я с ним познакомился, ему было лет сорок. Среди художников он выделялся своей патриархальной большой бородой-лопатой, черной, слегка тронутой проседью. Был он, как, впрочем, и вся семья, жесточайшим неврастеником, ложился под утро, вставал после полудня, иногда даже в два и три часа дня, ел только самые легкие блюда, не тяжелее одной куриной котлетки, главным же образом питался икрой и яйцами всмятку. Зато уничтожал невероятное количество чая, и самовар в Дугине не сходил со стола ни днем ни ночью. На ночь самовар одевали в ватные одеяла и шерстяные ткани, чтобы поддержать горячую воду до утра. Раз в неделю приезжал второй брат Михаил Васильевич Мещерин, ведший все дела в Москве по управлению домами и имениями. У него были две дочери-подростки и сын, мальчик лет восьми. Старший брат давно уже перестал охотиться, будучи болезненно мнительным. Он вечно от чего-нибудь лечился: не проходило дня, чтобы к нему домой или в Дугино, если он был здесь, не вызывался один из его трех домашних врачей.
Николай Васильевич был человек лирического склада, говорил тихо, был осторожен во всем - в поступках, в движениях, жестах, отзывах и высказываниях. Михаил Васильевич, напротив, был порывист и жизнерадостен, не признавал докторов и подшучивал над братом.
По приезде в Дугино нас знатно накормили, и Марк Евсеевич познакомил меня с кучером Мишуткой "Арбузом", молодым парнем, предоставленным по приказанию Николая Васильевича в мое распоряжение. Он был, собственно, не кучер, а извозчик из Царицына, сын владельца извозного промысла в Царицыне Арбузова. Второй извозчик, Володя, состоял при особе Николая Васильевича. Мишку предупредительно выписали для моей персоны. Их обязанность заключалась в том, чтобы ездить "на этюды" в соседние Чурилково, или Шестово, или Колычево, Лукино, Куприяниху и Немчиниху. Сам Николай Васильевич до того привык к своему "Лепорелло", что без него ни шагу не мог ступить. Если этюд писался у самой калитки дома, Володя все равно должен был запрягать арбузовскую лошадь, ставить мольберт, открывать ящик с красками и присутствовать при писании этюда. В конце концов он и сам соблазнился и начал писать этюды и делать копии. Они были неважны, но кучер Егор, уже не извозчик, а патентованный кучер, тоже соблазнившийся видимой легкостью писания масляными красками, достиг довольно неожиданных результатов, делая приличные копии и этюды с натуры. Все они были уверены, что не боги горшки обжигают.
Мне было как-то неловко пользоваться услугами Мишутки по пустякам, и я ездил только в дальние места, предпочитая невдалеке от дома оставаться наедине с собой, своим мольбертом и холстом. Но я в первый же день проехался с ним, чтобы ознакомиться с окрестностями Дугина, которыми остался очень доволен, особенно обилием берез. Это странное дерево, единственное среди всех белое, редко встречающееся на Западе и столь типичное для России, меня прямо заворожило.
Свободное копирование
