А что же я? Какая-то особенная? Почему я не могу общаться с ними? Ведь все наши знаменитости общаются, ездят к ним на дачи, даже дружат? Что же они не видят, кто эти люди? Почему хвалят их взахлеб? Из-за благ, которыми их ублажают? А может быть, это и есть классовое общество? А как же тогда быть с бесклассовым? Ах Папа! Папочка! Ты же мог рассказать мне и про это.
Ниточки, связывающие меня с жизнью, обрываются одна за другой — не хочу есть, не хочу жить, не хочу приемов, людей, ничего не хочу — расплата за детоубийство, за операцию, которую ни умом, ни моралью, ни сердцем принять невозможно. В «их» санатории тоже не хочу, чтобы там не удавиться. Доктор категорически запретил сразу «впадать» в работу, и, несмотря на все его уговоры, из чувства самосохранения, еду в свое Переделкино.
В Переделкино весна, как восемь лет назад…
Брожу… брожу… до устали… без асфальта… по земле и, как Антей, начинаю возрождаться.
И жизнь, и война здесь многое разметали: Дома творчества нет, в войну в нем стояла воинская часть и разрушила его, Дом творчества теперь совсем в другом месте — чужой, незнакомый…
Проходить мимо дачи Афиногеновых не могу, душат слезы: тогда, в Ташкенте, когда Борис прилетал на побывку, рассказал, как нелепо погиб сам Афиногенов, забежав на минутку в ЦК партии, и единственная упавшая в центре бомба попала именно в ЦК и убила Афиногенова. Его прелестная несчастная жена, американка Дженни, оставшись одна с двумя девочками в чужой стране, добившись поездки в Америку, возвращалась домой на пароходе, начался пожар, девочек Дженни спасла, а сама сгорела заживо.
Шекспировская трагедия этой семьи выворачивает душу, выяснить, где девочки, пока не могу, дача забита.
Нашла в лесу место, где Борис, упав на колени в лужу, сделал мне предложение… Сколько воды утекло…
Юрка привез мне книги, и я, сидя на диванчике с ногами, как тогда в Ленинграде, взахлеб читаю и становлюсь счастливее.
Нам «выдали» освобожденный кем-то верхний этаж дачи. Пока я не успела сделать его уютным, но здесь чисто, есть все необходимое.
Привиделся Пушкин, едущий с колокольчиком, мерно, через всю Россию… вот уж где можно думать… думать… творить…
Поражена русскими поговорками, да и не только русскими, но и японскими, и бразильскими — философы пишут толстенные книги, а в поговорках все выражено несколькими словами:
«Не наступай сюда, здесь вчера блестели светлячки».
«Не бросай камни в соседа, если у тебя стеклянная крыша».
«Если хочешь научить лягушку плавать, не бросай ее в кипяток».
«Когда входишь, думай о выходе».
«Дурак тоже знает, что надо вовремя помолчать, но не знает, когда это время бывает».
«Если одеяло короткое, то подожми ноги».
Волнуют лес, птицы, тишина, небо — могу дотянуться и окунуть руки в голубизну!
Пошаливает сердце, неподвластно, самочувствие пока неважное.
Ну почему я именно так живу?! Зачем? Среди кого я? Неужели человек такое беспомощное существо, что куда его занесет, как ветер листья, так он и должен жить?! А я хочу по-другому!
Милый Юрий Карлович Олеша, когда я приставала к нему, чтобы он мне что-то разъяснил, сказал: «Что ты все почему да зачем, в нашей стране не надо иметь много извилин в голове, лучше если у тебя будет одна и та прямая!..»
Свободное копирование
