Зелень - 1

Зелень

Если вам довелось наблюдать успешный бизнес, значит, кто-то когда-то принял смелое решение.

Питер Драккер

Обслуживание и питание в советских ресторанах в самом конце семидесятых годов не отличались большим разнообразием. Омары в шампанском и соте из соловьиных язычков ещё не подавали. Все изыски, на которые могли рассчитывать трудящиеся, — это котлеты по-киевски, цыплятки табака или уж совсем запредельное блюдо осетрина по-московски.

Хамство повсюду также процветало примерно одинаковое, поэтому граждане, собиравшиеся культурно отдохнуть, стали отдавать предпочтение тем заведениям, где пожирание пищи и алкоголя сопровождал более или менее приличный оркестр. Который за отдельные деньги мог бы сыграть если не всё, то почти всё, что может прийти в голову состоятельному клиенту.

В тот день я приехал на работу очень рано — часа в три. Была назначена «репа» (репетиция). Следовало навести блеск на два свежайших шлягера, которые вот уже полгода как беспрерывно заказывали посетители. Мы, конечно, играли, но неуверенно, на слух и, как говорится, на «глухо-немецком» языке. На этот раз руководитель Гриша должен был привезти фирменную запись и слова, списанные с плёнки его другом — хорошим переводчиком. Речь шла о песнях «Una paloma blanca» и «Lady bamp». А то до этого мы пели: «Унапалона бланкат шмар ди комтуре тапа», — что хавалось на ура, но у музыкантов же должна быть хоть какая-то совесть.

Я вышел из левой машины, которую поймал у метро «Тушинская», и поднялся на второй этаж низкого двухэтажного здания, где размещался один из немногих тогда загородных ресторанов — элитный кабак «Старый замок». С гордостью окинув взглядом уютный зал с богатой аппаратурой, я присел за столик к моим друзьям, которые за кофе коротали время в ожидании репетиции. Кто бы мот подумать, что это наш последний день в «Старом замке».

Раньше на первом этаже ресторанного здания была столовка, и окрестные работяги в ватниках и сапогах, распивавшие там портвешок под пельмени, при желании и наличии минимума средств после шести вечера беспрепятственно поднимались наверх и автоматически облекались новым статусом крутых-деловых завсегдатаев почти ночного(!) загородного кабака.

Но так было до нас, и именно такую ситуацию полтора года назад мы и застали, впервые приехав в этот ресторан, чтобы рассмотреть предложение стать штатным ансамблем пока еще не раскрученной, но многообещающей новой точки.

В зале орала блатная магнитофонная музыка, воняло мокрой рабочей одеждой, плохими папиросами, вообще всё было в дыму — не курила только кудлатая собака, лежавшая у порога. Пьяные официанты, по внешнему виду ничем не отличавшиеся от посетителей, разносили некое подобие шашлыков (кухня там считалась кавказской) и танцевали с немногочисленными дамами — если их, конечно, можно было так назвать.

Но само помещение было свеженьким. Грузин-дилетант с труднопроизносимой фамилией, которому полгода назад отец на тридцатилетие подарил этот кабак, по слухам, вложил в ремонт и интерьер пятнадцать штук баксов — тогда они назывались гринами, а пятнадцать — это было много. Я никогда не бывал в грузинских замках, поэтому с большим интересом осматривал уродливую чеканку, мохнатые шкуры, цепи и топоры пожарного вида, которыми был щедро декорирован основной зал. Как бы то ни было, но ресторан находился всего в четырех километрах от МКАД по Волоколамке, имел удобную площадку для автомобилей потенциальных посетителей и крышу местного райпо. А пьяный официант с фингалом Костя поведал, что рядом есть удобная дорога, по которой на обратном пути можно объехать тушинский пост ГАИ, известный на всю Москву своими антиалкогольными зверствами.

Короче, тема была вроде бы стоящая, и после полутораминутного обсуждения мы взялись за дело. За какую-то неделю и три бутылки коньяка хозяина удалось убедить, что перед ним самая лучшая в Европе и широко известная в мире команда по раскрутке новых кабаков. Для этого было устроено несколько встреч и организована серия звонков типа: «А чё, правда, што ли, у вас Вишельский (фамилия руководителя) выступает? Круто!», или: «За сколько недель надо столик заказывать Вишельского послушать?», или: «А пятихатку грин в натуре хватит вдвоём с мочалкой посидеть?».

Одним словом, Тенгиз сказал: «Фас!»

Первым делом мы потребовали рассчитать большую часть старых официантов, взять несколько новых с нашей подачи и всем пошить одинаковую спецодежду. Так и было сделано, правда, где-то неделю мы отмазывали хозяина от сбившихся в организованную банду уволенных халдеев, пока двухметровый друг Гришки Марик — новый и единственный в мире еврей-швейцар-вышибала — их однажды не поймал и двоих не убил. Потом на второй этаж устроили отдельный вход, где за солидной дверью с глазком в умопомрачительном костюме и при чумовых часах окопался тот же сладкий Марик.

Чуть раньше мы перевезли аппаратуру и договорились с простодушным Тенгизом закрыть ресторан недели на две. За это время оркестр собирался отшлифовать специально для этого ресторана подобранную программу, кухня должна была научиться готовить несколько новых фирменных блюд в стиле Средневековья, а оставленные на работе за благообразность официанты из старого состава обязались под присмотром пришедших профессионалов освоить непринуждённое отнимание денег у будущих крутых клиентов.

Новое меню разрабатывал лично я. На тарелку с невразумительными биточками, подававшимися под видом люля, я предложил устанавливать изготовленную из четырёх хрустящих хлебцев башню. Горячим ножом в хлебцах проделывал ось окошко, внутрь вставлялась свеча, и «башня» подпиралась двумя свиными сардельками. Это небесной красоты блюдо я проименовал «жаркое по-рыцарски», а те же сардельки, только в отдельной подаче с горошком, стали называться колбасками из вепря «а la Brian de Buagilber» — я не поленился освежить «Айвенго».

Работа кипела. Выпускник Строгановки Гришка разработал проект скатертей и салфеток со средневековыми готическими надписями «Desdichado», а дважды лабух. Советского Союза незамысловатый гитарист Саха предложил подавать шашлык на оперённых робингудовских стрелах. Правда, Вншельский ему посоветовал лучше пойти подучить гармонию «АхОдессы-жемчужиныуморя». В общем, все эти две ноябрьские недели мы вечерами приезжали в ресторан, где каждый усиленно занимался своим фронтом работ. У окна сидела дежурная наблюдательница из посудомоек и внимательно следила за подходами к кабаку. Увидев фары заворачивающего в наш тупичок автомобиля, она подавала знак, и мы бросались к инструментам. Двое-трое официантов подходили к задёрнутым шторам и устраивали теневой театр, изображая танцующие в вихре веселья пары и снующих по залу себя, еле-еле успевающих разносить потребованные взыскательными клиентами яства. Позже бас-гитарист предложил не играть, а громко заводить магнитофон с нашим же творчеством, тогда освободившийся я в контрольные моменты начинал бегать по залу, звенеть бокалами и дурным голосом кричать «Горько!» или «Гость из солнечной Абхазии приветствует дам из Московского дома моделей!».

Из дорогих машин вылезал «солидняк», подняв голову, заинтересовывался вакханалией элитного отдыха и подходил к насмерть закрытой двери с вбитыми в неё навсегда хромированными буквами «мест нет». Надпись у «крутизны» вызывала лишь кривую ухмылку, но после настойчивого стучания появлялся вальяжный Марик, который в изысканных выражениях объяснял, что в этот ресторан записываются за полгода или в крайнем случае выигрывают места в лотерею «Спринт». При виде того, как их разочарованные спутницы, кутаясь в дорогие меха, капризно надували губки (Ну, пусик, что за дела-а-а?!). кавалеры доставали устрашающих размеров лопатники и махали ими перед носом импозантного Марика. Можно себе представить, с какими искушениями приходилось бороться несчастному, но при всём желании, кроме строгого лица, сделать он ничего не мог. Единственное, что, наверное, сохраняло ему душевное здоровье. — это обещание самому себе отбиться в полный рост, когда ресторан действительно откроется.

В общем, дней через десять на Москве уже гулял твёрдый слух о том, что порядочные люди давно ни в «Русь», ни в «Иверию» не ездят, а, напрягая все связи и кошельки, отдыхают чуть ли не до трёх ночи в шикарном месте — «Старом замке». Куда лохам попасть практически невозможно, а уважаемым людям, наоборот, очень возможно и даже необходимо. Иначе ты не человек, а позорный козёл. Находились люди, которые, оказывается, уже не раз и не два всю ночь гудели в «Замке» с тёлками и даже катались там на тройках. С бубенцами!

Когда «Замок» по-настоящему открыли, срочно пришлось взять ещё трёх официантов и переоборудовать кладовку под супербанкетный зальчик (сейчас сказали бы — VIP). Я настоял на том, чтобы для этого зала заказали специальные металлические кубки, как у рыцарей, и даже получил от хозяина премию в двадцать пять рублей, потому что обычный бой посуды сократился ровно на количество новых кубков. Правда, позже выяснилось, что их нигде не заказывали, а приобрели в магазине «Учколлектор». А я-то всё гадал, откуда у меня такое непреодолимое желание выгравировать на них что-нибудь вроде «Школа № 283. 1-е место но волейболу» или «Четвёртой бригаде за победу в соцсоревновании».

Очень быстро качество ночной работы перешло в количество. Денег. Я приезжал домой в шесть-семь утра, бросал деньги в полиэтиленовом мешке в угол и, не раздеваясь, валился спать до двух. А в шесть снова ехал на работу. Моя тогдашняя жена расцвела и писала мне письма самого любовного содержания. Я отделывался мужественными короткими записками. Виделись мы с ней только тогда, когда она привозила к нам в ресторан каких-нибудь знакомых с работы или иностранцев. Все её очень уважали и боялись — ну как же: жена самого барабанщика из «Старого замка». Какое-то время это звучало довольно гордо.

Так или иначе, ресторан по популярности и проходимости стал постепенно затмевать Мавзолей. И в основном — благодаря многочисленным профессиональным талантам Гриши Вишельского. Чего стоило, например, его тончайшее чутьё на момент, когда следовало объявить «операцию чехол»! Небольшая ошибка в пять минут в ту или иную сторону влекла за собой денежный провал вечера. Однажды в отсутствие Григория где-то в час ночи поток заказов стал иссякать, и я тихонько провозгласил в пространство: «Чехол!» Басист Петя послушно выключил бас, накинул на усилители полиэтиленовую плёнку и изрёк в микрофон: «К сожалению на этом, дорогие друзья, наша официальная программа заканчивается, но музыканты ещё не устали. До будущих встреч!» Я не вылезал из-за барабанов, ожидая, что, как всегда, подгребут два-три не натанцевавшихся ещё орла и будут совать деньги за восьмой повтор «Лашатемикантаре». Но никто не спешил добавить нам благосостояния, а скоро вообще почти весь зал поскучнел, рассчитался и ушёл. В два я, как последний додик, был уже дома и чуть не застал ещё бодрствующую жену. Пришлось двадцать минут курить на лестнице. У Гриши же проколов с «чехлом» не бывало никогда. Как он угадывал нужный момент, я не знаю, но он угадывал безошибочно. Видимо, не зря при делёжке парноса он получал полтора пая и не зря руководителем был именно он, а не какой-нибудь там я. Больше с «чехлом» никто не экспериментировал, доверились Грише, тем более что эта тема была далеко не единственным его талантом. Стоило в зале появиться хотя бы одному представителю кавказских или среднеазиатских республик, как Гриша тут же делал стойку и в течение ближайших пятнадцати минут раскручивал несчастного по полной программе. Делал он это при помощи медовых речей с разумным включением нескольких слов на родном языке присутствующего, национальность которого он опять же безошибочно и мгновенно определял. Гриша легонько касался природного благородства и гостеприимства коренного населения, а также необозримости просторов полей, цветущих долин (гор) солнечной Грузии (Армении, Азербайджании, Узбекистании и т. д.), после чего рассыпался в комплиментах толстой блондинистой даме посетителя и насильственным образом дарил ей какую-нибудь «замечательную» песню. Если же кавказско-азиатских столов в зале оказывалось больше одного, то через пять секунд Гришка организовывал такой конкурс национального искусства, что у других клиентов шансов послушать что-нибудь кроме «Сулико» или «Ов сирун, сирун» не оставалось никаких.

Однажды после заезда сборной Кавказа по гребле, чей автобус, на их беду, завернул к нам поужинать, я обставил свою квартиру новой мебелью. Долго думал насчёт кухни и поддался-таки искушению — заказал дровяную, «а-ля рюс» — с неподъёмным дубовым столом и табуретками такой массивности, что на них хотелось рубить головы каким-нибудь стрельцам. Стоила кухня как три югославских гарнитура «Сабрина».

Как-то жена написала мне: «Повадились соседи за спичками. Спрашивают, сколько стоит кухня. Глаза у них нехорошие». Я ответил: «Купи топор и говори, что муж сам срубил». Через два дня она написала: «Они спрашивают, почему муж такой худой и с синяками под глазами. Где работает?». Я ответил: «Скажи, что физик-ядерщик, облучённый». С тех пор весь дом меня жалел, а иногда приносили цветы и чего-нибудь поесть, но машину покупать я всё ещё боялся.

А ресторан набирал обороты. Единственное, что в невыгодную сторону отличало «Замок» от той же «Руси» — это отсутствие какой-никакой лёгкой безвредной стрельбы. Мы даже всерьёз собирались при помощи Марика организовать маленькую рекламную пальбу без последствий, но тот же Гриша обозвал всех козлами и велел каждому участнику коллектива, включая Марика, не городить огороды, а просто по секрету рассказать своим жёнам и подругам некую историю. Якобы на днях в «Замке» одна красивая тёлка ранила из пистолета другую тоже хорошо прикинутую тёлку из-за красавца музыканта того же кабака. Не сразу, но так все и сделали. Я написал жене пространное письмо, как бороться с соседями, в конце невзначай упомянув, что у нас произошла бабская стрельба. Из-за басиста Петьки. На самом деле он был не красавец, а угловатый невнятный парень, которого держали только за то, что в песне «Лебединая верность» после слов «на землю упал» он ломко падал у микрофона, гениально изображая оставшегося без подруги матёрого гуся-лебедя.

Положив записку на холодильник, я увидел там свежее письмо для меня. В нём с холодным неженским сарказмом и в отточенных выражениях любимая сдержанно пеняла мне на потерю совести и такта и на наличие трёх любовниц, перестрелявших друг друга из-за такого куска говна, как я. Это ей, мол, Верка (та ещё гнида) — подруга гитариста Сахи — звонила.

Как бы то ни было, через неделю Москва переполнилась слухами о том, что у нас какие-то вооружённые иностранцы завалили шестерых ментов в штатском в борьбе за единственное оставшееся к ночи фирменное блюдо с башней из хрустящих хлебцев. Рейтинг кабака взлетел до небес.