Как я читал сценарий - 1

Как я читал сценарий (первая серия)

— Пятидесятилетними огромными усилиями нашей чудесной партии и правительства в Советском Союзе идея бога была почти полностью вытеснена из сознания масс трудовым энтузиазмом и верой в светлое будущее. Закрылись церкви, под знаменем атеизма многонациональный советский народ освободился от религиозных пут и направил все свои усилия на строительство нового общества. К концу пятидесятых годов под словом «духовность» могла подразумеваться лишь верность принципам марксизма-ленинизма. Вряд ли кто мог себе представить, что в это же время в портовом Ливерпуле в лице четырёх ещё не знакомых друг с другом мальчиков вызревала новая, доселе не известная религия для всех. Религия, способная объединить христиан и иудеев, мусульман и буддистов. Светлая любовь, не насаждаемая извне, ничего взамен не требующая, а потому радостно принятая миллионами людей, чьи души и сердца, опустошённые пропагандой, были широко открыты для этого.

Тут я поймал себя на мысли, что от волнения крою прямо какими-то высокопарными штампами — помесью «Правды» с листовками адвентистов седьмого дня. Взглянул на гостей — надо же, сидят и слушают внимательно, как своего продюсера лет сорок назад. Потом дошло до меня — Ольга Станиславовна! Она синхронно выкладывала по-английски мои русские слова, бесстрастно придавая им красивую литературную форму. У меня при себе был и печатный английский вариант, который я намеревался дать Маккартни с собой, но очное выступление (с моей выразительной мимикой) есть очное выступление.

С Ольгой, закадычной подругой моей бабушки, я созвонился сегодня часа в три. Напугался сначала долгих длинных гудков (даме-то, по моим подсчётам, сейчас должно быть далеко за восемьдесят), уже хотел трубку класть, но наконец услышал энергичное старопитерское «У аппарата!», С облегчением поздоровался, передал привет от мамы, сказал, что приехал по душу одного англичанина. Не был уверен, что Ольга знает Битлов.

— Маккартни, что ли?! — снасмешничала дама. — Так он будет у Юры жить.

Юрий Сергеевич — это младший сын Белецкой. Ему за полтинник, и он почти что олигарх. Теневой совладелец двух гостиниц в центре Питера.

Расчёт был на авантюрный склад характера Пола, и против всех ожиданий расчёт этот оправдался. Для встречи Ольга предложила свою квартиру, в которой я в последний раз был лет тридцать назад. Она помнилась мне просто огромной. Такой, как оказалось, и осталась.

Хозяйка, когда мы договаривались, задала только один вопрос: «С чем печь пирожки?»

— С вегетарианством, — ответил я.

И сейчас, слушая её безукоризненное произношение и изысканные формулировки, я против воли ловил умопомрачительный полузабытый запах из-под вышитой салфетки, накрывавшей старинное блюдо в центре стола. И от аромата этого совсем успокоился и продолжил уже без особых красивостей.

— В чём была загадка «Битлз»? — Я солидно встал и начал расхаживать по ковру. — Чем до сих пор ваша музыка так цепляет? Не знаю, как объяснить, но вы в корне изменили жизнь целого поколения или даже пары поколений, пустив реку нашей истории по совершенно другому руслу. Сейчас это хорошо видно из нового века, в котором мы уже все живём, но давайте я вам расскажу поподробнее, вернёмся лет на тридцать с лишним назад.

Я опять прервался, но па этот раз взглянул сразу на Ольгу. Она поощрила меня кивком головы: мол, давай, давай, — всё равно это вроде как торжественная часть — вступление.

Я поехал дальше и прямо почти видел то, о чём говорил.

— К тому времени на Западе битломания уже несколько лет бушевала в полный рост. Как ураган, пронеслись ваши гастроли по Америке. Визжали на концертах девушки Европы и Азии, но наша страна внешне, как всегда, оставалась этаким неприступным бастионом традиционной музыкальной культуры и оплотом насажденной сверху лубочной эстетики.

В идеологическом смысле времена тогда определялись как довольно тяжёлые, но свежий ветерок перемен уже давно витал в умах и в кухонных разговорах продвинутой части общества.

Короче говоря, почва была благодатная, и ливерпульские семена, попавшие в неё волей случая, быстро пустили корни и дали всходы, заметно прогнувшие уже давно начавший ржаветь железный занавес. На фоне постоянных запретов и почти полного отсутствия информации создалась уникальная ситуация, при которой у нас в СССР образовалась многомиллионная армия поклонников «Beatles», ни разу не видевших своих кумиров ни живьём, ни на экране в действии. И, судя по железобетонной крепости устоев советского строя, шансов, когда-либо побывать на концерте и увидеть вашу команду живьём, у отечественных поклонников не было никаких.

Эта удивительная безответная любовь на расстоянии, переросшая у людей в желание перестать выглядеть как положено, перестать быть такими, как все, взволновала власть, заставила её бороться с новой напастью всеми возможными средствами. Тягаться с основным источником зла — извините, с самими вами — было невозможно, а вот потрепать собственных граждан, поставить их на место казалось легче лёгкого. Да и опыт в этом плане имелся вполне приличный.

А вообще по-человечески, реакция Совка (я опять напугался, что Ольга переведёт в буквальном смысле как совок для мусора — «scoop», — но она ограничилась «reaction of our government») напоминала самую настоящую ревность. Как это так? — обхаживали-обхаживали народ, как невесту, — то карточки отменят, то светлое будущее посулят, а невеста эта, продолжая равнодушно лузгать семечки, вдруг изменила и стала оказывать знаки внимания совершенно заезжему молодцу. И не какому-то там родному славянскому чеху или на самый худой конец югославу, а вовсе чужеродному туманному альбионцу, после которого по вредности могли идти только поклонники жёлтого дьявола — американцы. Причём альбионец этот о возникшем чувстве не знал и пышными формами невесты совершенно не интересовался. На Руси такие вопросы всегда решали с помощью кольев или дубины, а для этого конкретного случая из огромного арсенала дубин была выбрана самая подходящая — сатирическая. Не можешь добраться с колом до соперника — надо обсмеять его на всю деревню.

В очередной раз наша страна начала доказывать себе и всему миру, что идёт она особым путём, и умом её не объять.

Пол сходил на кухню и вернулся с каким-то особенным соком, который привёз с собой. Потом взял пирожок с морковью и прикусил, а его телохранитель достал сигару, но не закурил, а продолжал держать в руках, время от времени нюхая. При виде такой замечательной картины я забился от страсти, как холодильник «Юрюзань», имея в виду невозможность их сфотографировать, но уговор дороже денег (моих по крайней мере). И продолжил.

— В течение трёх-четырёх лет в прессе и по телевидению ваше название категорически не упоминалось. Будто бы такого ансамбля и не существует. Вас попросту обмолчали. Потом стали появляться редкие публикации, но исключительно в сатирическом ключе. В них «Битлз» называли «колорадскими жуками» или ещё более остроумно — навозными. Карикатуристы изображали вас на помойке, а куплетисты предлагали морить дустом: «В Новогодней их программе весь экран забит жуками, вот бы им подсыпать дуста, чтобы выправить искусство!». Активно эксплуатировались сочетания типа: «Битлз» — быдлз.

Я не расслышал, как старушка перевела последнюю, на мой взгляд, непереводимую фразу, но гости переглянулись и весело рассмеялись. Похоже было, что Ольга вышла на настоящий рабочий режим. Переводчики старой закалки веников не вяжут.

— Потом по стране стали раскатывать артисты, под музыку этих самых «Быдлос» с едкой сатирой демонстрирующие, до какой степени эстетического падения можно порой дойти, не имея под собой твёрдой идеологической почвы. Но чаще всего такие выступления давали обратный эффект.

В мае 1970 года неудавшаяся цирковая гимнастка Оля Твердянкина, выступавшая тогда в некоем дамском дуэте, по оплошности забеременела от нижнего акробата и уехала рожать к матери в родной Ростов-на-Дону.

Эта романтическая история нанесла непоправимый вред и привела к полному развалу большой концертной программы, в составе которой Ольга с партнёршей с неизменным успехом бомбила Дворцы спорта больших и средних городов Советского Союза.

Вы знаете, господа, у меня тут есть интервью с Сергеем Валентиновичем Макаровым, министром медицинской промышленности, тогда просто студентом. Он в Саранске в те времена посещал именно такой концерт.

И я зачитал:

«Где-то в середине первого отделения между одноколёсными велосипедистами и актуальными куплетами разбитной конферансье, кривясь от отвращения, объявлял: «А вот сейчас к нам приехали «Битлы», а вернее — «Патлы». На сцену выскакивали две женщины в лохматых париках и клёшах. Они размахивали фанерными гитарами и пародировали манеры западных артистов.

Но при этом из динамиков неслась хотя и некачественная, но достаточно громкая фонограмма песни «Beatles» «Хад дэйз найт». Мы с друзьями были уже не на одной такой программе, по этому специально садились далеко, где-то в пятидесятом ряду, чтобы, прищурив глаза, представить себя на настоящем концерте «Beatles». С такой громкостью и в большом зале их музыку тогда больше нигде нельзя было послушать».

Короче, ходил народ на двух с половиной часовое представление исключительно ради номера «Патлы».

— А что, эти дамы были действительно на них похожи? — спросил ради вежливости Чарлз.

— Ну, бутлег, понимаешь? — перебил его нетерпеливо Пол, — таких потом много было!

— Так что же они, прямо под вашу песню?!

— Да это же Россия, причём тогда. Всё равно приятно. Я-то вообще в то время считал, что СССР на другом полушарии находится.

Я понял почти всё, что они говорили, но не стал объяснять тонкости про эффект присутствия якобы на настоящем их концерте, а начал просто вслух вспоминать об их бешеной популярности, несмотря на дефицит информации.

— В молодёжных массах не знать о «Битлз» считалось очень позорным. Когда кто-то в компании, слушая на тогдашнем триумфе отечественного магнитофоностроения «Айдасе» некую музыку, например малоизвестный израильский дуэт «Сёстры Бери», и желая проверить своего приятеля, спрашивал: «Кто это?» — ответ «Beatles» удовлетворял всех. Важно было, что человек просто знал о существовании вашей группы.

В течение какого-то времени в большинстве своём никто у нас даже толком не представлял, как вы выглядите. Позже с затёртых вырезок из иностранных журналов умельцы стали ретушировать и увеличивать ваши портреты. Самодельно многократно переснятые, они вешались на стенки квартир, школьники украшали изображениями «ливерпульской четвёрки» дневники и учебники, а юные счастливцы, имевшие свою комнату, в красном её углу оборудовали настоящие иконостасы с фотками и пластилиновыми фигурками музыкантов. Народ посолиднее украшал собственную кожу замысловатыми татуировками, варьирующими название группы, или простой аббревиатурой ДПДР — «Джон, Пол, Джордж, Ринго», вызывавшей у правоохранительных органов нездоровые ассоциации с подпольными запрещёнными партиями, а значит, и с опасностью для существующего строя. «Дэпэдээрников» активно хомутали.

Тут Ольга как-то слегка заплуталась с переводом, и я не поленился в качестве иллюстрации изобразить ДПДР у себя на руке синей шариковой ручкой. Оба гостя долго смотрели на мою руку, но, по-моему, не очень поняли, почему из-за безобидной татуировки полиция задерживала модную молодёжь.

— По столице ходили слухи, что какой-то студент МГУ привёз с заграничной практики узкоплёночную бобину с фильмом, где «Beatles» играют аж четыре главные роли. Студент вроде бы установил у себя дома проектор и за пару литров портвейна устраивал просмотры. Милиция очень расспрашивала длинноволосых, а городские продвинутые девушки на всякий случай стали оказывать повышенное внимание всем студентам МГУ. Через несколько лет по советским кинотеатрам прокатил документальный фильм «Спорт, спорт!» или «Спорт, спорт, спорт!» — в общем, о спорте, где секунд шесть-семь показывали вашу команду. В какой связи, сейчас уже никто не помнит, но ходил народ на этот документальный шедевр раз по десять-пятнадцать исключительно из-за вас, причём с каждым разом эпизодик становился всё короче и короче — видимо, киномеханик вырезал кадрики, делал из них фотографии и продавал. А уж когда пошёл мультик «Yellow submarine», то люди начинали верить своему счастью, только уже сидя в зале и видя первые кадры. А до последнего момента всё думали, что обман, что ничего не будет, что просто совпадение названия. Но всё это было значительно позже.

А вообще, играя замечательную музыку, вы наделяли поклонников не только виртуальным счастьем. В течение десяти лет всем молодым людям до тридцати мода на «Битлз» приносила вполне ощутимую материальную пользу: народ имел возможность экономить на пиджаках! Достаточно было взять старый папин лапсердак, отрезать у него воротник, отгладить лацканы, пришить ещё одну пуговицу и… получалась вполне сносная битловка. Ну, как у вас на пластинке «Meet the Beatles». А если ещё у мамаши или бабушки модника хватало времени и мастерства, чтобы оторочить воротник бархатом или сатином, то человек становился центром компании на период от нескольких часов до нескольких лет. Но это было уже наше родное ноу-хау. Менты, кстати, называли такие пиджачки быдловками, с высоты своего интеллекта имея в виду, что носить их может только быдло. А брюки… кстати, когда у вас начали носить расклёшенные брюки?

— Ну, начинали-то мы, конечно, не в клёшах, — Пол покровительственно взглянул на Чарли и продолжал с мечтательным выражением, — а в узких таких коротковатых брючках, открывавших остроносые сапожки на скошенных каблучках.

— Ой, знаю, у нас их ещё называли «битловскими». А на Западе, кажется, такую форму обуви и тогда, и сейчас именуют «козак». Ведь и аттракцион с рельсовыми спусками у нас зовётся «американскими горками», а в Штатах — «русскими».

— Так вот, брюки-клёш мы, как и весь мир, надели где-то в середине шестидесятых.

— Надо же! А у нас первые ваши изображения в широких штанах появились только с пластинками «Клуб одиноких сердец Сержанта Пеппера» и «Эби роуд». Наши все сразу оделись в клёши, или, как говорили с пафосом — «клеша». Но что для русских умельцев какие-то каноны! Гражданами тут же были распороты старые (да и новые!) брюки, туда вставлены бархатные (ситцевые, атласные и т. д.) клинья, образовывавшие так называемые байтовые складки. Для укрепления носкости получившиеся брюки отделывались на концах молниями или согнутыми копеечками, а для освещения тёмных танцплощадок в «байтовые» складки помещались цветные лампочки. Плоские батарейки КБС держали в карманах. Там же находились и выключатели. Компактных автоматических размыкателей китайцы ещё не изобрели, и руки танцующих, засунутые в карманы, были постоянно заняты включением-выключением «иллюминации». Драк на танцах стало значительно меньше.

Вот про вас говорят, что это вы придумали длинные причёски. Говорят, ваш первый продюсер Брайан Эпштейн разработал такой запоминающийся и шокирующий поначалу имидж.

— Астрид Кир… Киршнер ту девицу-фотографа звали. Это в Гамбурге было, она дружила с нашим другом и придумала причёсывать нам волосы от макушки вперёд. Но они вовсе не были такими уж длинными.

— Вот-вот, а у нас в СССР ваши в общем-то пристойные по нынешним меркам чёлки с гневом называли патлами. В этих причёсках начальству виделась чуждая идеология, некий протест, и власть начала бороться с ними всеми возможными и невозможными средствами.

Кажущаяся сейчас даже нам чудовищной система отлова на улицах длинноволосых юнцов с последующей насильственной стрижкой в милиции — в семидесятые годы в Союзе была обычной практикой.

И, как всегда в России случалось, на местах палку многократно перегибали. По улицам районных центров специальные люди гонялись с ножницами для металла за длинными галстуками и остроносыми ботинками, превращая их в тупоносые босоножки. Румяные комсомольские оперотрядовцы с удовольствием раздирали по швам широкие штаны всем встречным и поперечным за исключением действующих матросов.

Пока Ольга объясняла английским мужчинам, что такое комсомол и почему надо было его бояться, я вспомнил о своей заводской юности.

— На многих предприятиях руководство не выплачивало молодым рабочим зарплату, если длина их волос превышала 4–5 сантиметров. Прямо от кассы заворачивали и отсылали в парикмахерскую. Находились, правда, ребята, отказывавшиеся стричься в порядке протеста. Их деньги бухгалтерия откладывала на депонент, как это делалось с тяжелобольными, месяцами бюллетенящими трудящимися.

Поступить в институт, имея «битловскую» причёску, было нереально, разве что в ПТУ. Нельзя также было быть длинноволосым комсомольцем, если у тебя причёска не «вверх», а «вниз». Везло, знаете ли, только молодым людям с курчавыми жёсткими волосами — нестрижение в течение шести месяцев делало их похожими на международную страдалицу Анжелу Дэвис, что не поощрялось, но уж по крайней мере и не запрещалось, как пресловутые «волосы вниз». Помните, кстати, Анжелу? Нет? Ну ладно, проехали. Находились также битлоподобные орлы, отбивавшиеся от комсомольских собраний липовыми справками: мол, снимаются на «Мосфильме» в исторической эпопее. Им все завидовали. В общем, волосы не отращивали только ленивые. Даже лишенные воображения и незамысловатые солдаты, готовясь к «неминуемому, как крах международного империализма, дембелю», мечтательно говорили друг другу: «Вот приеду домой, в оброст пойду!».

Ни милиция с ножницами, ни комсомол, ни партийная политика не могли убить в человеке тягу к прекрасному.

Сначала послушать вашу музыку можно было только по приёмнику. Причём даже не на коротких волнах, на которых активно работали разные клевещущие «голоса», а на длинных и средних. Вас много крутили чехи, поляки и наши братья-болгары. Позже тонкими струйками такая музыка стала просачиваться в дырочки, образованные тогдашними скандальными радиопередачами типа «Запишите на ваши магнитофоны». Ночной бархатный голос Виктора Татарского до сих пор с замиранием сердца вспоминают наши меломаны семидесятых.

С появлением во всесоюзной продаже коротковолновых «Спидол» и «Туристов», где-то на двадцати пяти метрах любой мог поймать склеенную в кольцо вашу песню «Любовь за деньги не купишь» — я имею в виду «Мани кэнт бай ми лав». Говорили, что это радиомаяк не то для самолётов, не то ещё для чего. В магазине при покупке приёмника спрашивали: «Маяк берёт?» — и это имелась в виду вовсе не широко известная московская радиостанция.

Во дворах и подъездах русскоязычный вариант «маяка» звучал так: «В ливерпульском ресторане шум и тарарах, там четыре мальчика с гитарами в руках. Кэнт бай ми лов — любят нас, Битлов».

Ещё одной прорехой, в которую раз или два в год всякие растлевающие мелодии устремлялись к нам в Союз, было «Интервидение», а конкретно какие-нибудь масштабные соревнования по фигурному катанию. Народ задолго до трансляции подготавливал магнитофоны и писал подряд музыкальное сопровождение всех иностранных фигуристов. Причём большинство телевизоров не имело специального выхода для записи. Умельцы телики вскрывали и с риском для жизни подсоединяли проводки, идущие на вход магнитофона. Так вот, в музсопровождении к танцам на льду легко могла попасться ваша свежая песня или тех же «Rolling Stones» — цензурировать не решались даже самые оголтелые сторонники телевизионной нравственной чистоты. Лишь несколько раз, когда какая-нибудь Габи Зайферт или Патрик Пера во время показательных выступлений отрывались в совсем уже искромётном рок-н-ролле, передачу просто прерывали — «Просим извинить за технические помехи за пределами Советского Союза!».

Кстати, очень показательна в этом смысле история первого и единственного на протяжении многих лет появления на наших голубых экранах настоящей бит-группы — английского трио «Кристи». Среди медовых песенок Сопотского фестиваля где-то между монстрами социалистической эстрады Карелом Готтом и Лили Ивановой на сцену вдруг выскочила троица длинноволосых пареньков и грянула нечто совсем уже фестивалю неподобающее. Это была в общем-то совершенно невинная песнюшка «Yellow river» («Желтая река»), впоследствии прославившаяся у нас как «Толстый Карлсон».

Элеонора Беляева — симпатичная ведущая единственной в своём роде на телевидении программы «Музыкальный киоск», комментировавшая в Сопоте прямую трансляцию, в ужасе от происходящего попыталась громким текстом забить звук лихих «Кристи». Поставленная в безвыходное положение, она бормотала о неаккуратном внешнем виде исполнителей, нескромных движениях, нечёсаных волосах, накладывая этот комментарий прямо на несчастную «Жёлтую реку», лишь бы телезрители не слышали самих музыкантов. Получился локальный телевизионный скандал, только добавивший будущей популярности незамысловатой «Жёлтой реке».

А телезрителям, находящимся в культурном шоке оттого, что им дали всё-таки хоть что-то подсмотреть, и в голову не пришло звонить или писать злобные письма. Все понимали: спасибо и на этом.

Вот так на советском телеэкране впервые появилась живая группа, а вас, вас я лично в первый раз увидел с унитазными кругами на шее — спасибо им. Кругам в смысле. А то б вообще не показали.

— Я тоже тогда смотрела, — скромно добавила Ольга, — но я понимаю. Надо было эпатировать, да?

Гости кивнули, а Чарлик сказал: «А я никого из ваших даже с кругами никогда не видел!».

— Ты и по-русски не знаешь ни слова!

— А ты сам-то знаешь?!

— А вот и знаю, — из шестидесятилетнего солидного дяди Пола как будто высунулся семнадцатилетний паренёк, — priviet, spasibo, na zdorovie. Мы с Джоном даже намеревались один куплет написать по-русски.

Очень мне хотелось им сказать: «Не надо ссориться, горячие английские головы!» Но я интеллигентно продолжил, следуя этой новой теме:

— А у нас, в смысле языкознания, повальное увлечение «Beatles» неожиданно породило интерес к английскому языку как к таковому. Все ходили со словарями, старались переводить любимые песни и, пародируя Маяковского, говорили так: «Я английский бы выучил только за то, что им разговаривал Леннон!».

Самодеятельные музыканты, с некачественных плёнок разучивавшие ваши песни на слух, через некоторое время с изумлением начинали понимать, что они уже могут почти свободно объясняться на этом доселе не знакомом им языке.