На следующий день пришел Николай и сказал, что со мной все в порядке. Он принес еду и одежду, но предупредил, чтобы не выходил. Жандармы ищут меня по всему городу.
— Ну и задал ты им хлопот, — положив мне руку на плечо, сказал он, — долго тебя не забудут. Гауптман до сих пор в себя прийти не может. Уборщицу, тетю Шуру, допрашивал. Она, конечно, сказала, что ничего не видела и не знает. А нам рассказала, что солдата-часового чуть не избил, дежурного унтер-офицера посадил в тот же карцер, пообещал разжаловать в рядовые и отправить на фронт. Да, вот еще что, тетя Шура видела и узнала человека, приходившего с доносом. Пока он не появился вторично, его надо убрать. Ты знаешь его в лицо и мог бы помочь нам. Сделать это нужно сегодня же вечером. Пока отдыхай, набирайся сил. Вечером, как стемнеет, мы с Сергеем зайдем за тобой.
Как было условлено, вечером, втроем, мы отправились по подсказанному тетей Шурой адресу. Пока мы шли, Николай объяснил план действий. Я только должен был вызвать доносчика из дома, остальное они брали на себя. Я предложил разыграть роль связного жандармерии: скажу, что его вызывают. Ведь в жандармерии он видел меня беседующим с гауптманом, даже жующим бутерброд в его присутствии.
Николай и Сергей согласились с моим предложением.
Не знаю почему, но у меня отлегло от сердца.
Вся ночь и следующий день ушли на перебазирование. Нужно было срочно съезжать из дома, выслеженного доносчиком. Только вечером, и то ненадолго, появился Николай. Он принес еду и несколько немецких документов для перевода, а также захватил фотоснимки базарной площади с виселицей. Снимки запечатлели момент казни советских граждан в первые дни оккупации. Фотографировал Николай сам из окна дома.
В связи с перебазированием, связь с центром у подпольщиков временно нарушилась. Надо было подождать, когда она будет восстановлена, и определится моя дальнейшая участь.