Сейчас, оказавшись в Воркуте, я начинаю, кажется, догадываться, что мог иметь в виду Эдуард Иванович Горшков, сказав: «Не мое это дело». Какая святая правда содержалась в тех его словах.
И причины той острой прямой дуэли, разыгравшейся в судебном зале, тоже становятся мне теперь гораздо яснее.
…Только что благополучно завершились три хозяйственных дела. Горшков в чести, в большом фаворе. Он повышен в чине, стал майором милиции. Набил руку на таких делах. Уже начиная их, он заранее знает, что борется с ворами, с расхитителями. Его долг — выловить их и разоблачить. («Паровозом у меня пойдете! На теплых нарах у меня состаритесь!»)
Но тут в руки Горшкова попадает дело, которое не похоже на все предыдущие его дела. Где все не так, все противоречит следователю, все не укладывается в готовую схему, все ей мешает.
Шабашники, по схеме, должны делиться с администрацией, а они вроде не делились. И наоборот, вылезают обстоятельства, которые следователю совсем уж не нужны, только портят, затуманивают всю картину: крупный брак, например, аварийная ситуация.
Уличить, пригвоздить преступника — это да, пожалуйста, это Эдуард Иванович умеет. А вот исследовать нестандартную ситуацию, взвесить все «за» и «против», уйти от схемы, увидеть жизнь такой, как она есть, сориентироваться в сложных обстоятельствах, принять решение, им соответствующее, — нет, к этому Горшков не приучен. Опыта не набрался. Да и, честно говоря, не горит особым желанием.
«Не мое это дело», — объясняет Эдуард Иванович. И ведь правду объясняет, не лукавит. Действительно — не его.
Может, иная квалификация здесь уже требовалась, иной уровень следствия. Может, не его, не Горшкова, гражданская смелость. Одно дело — за руку схватить дюжину обыкновенных воров, другое — поднять вопрос о катастрофическом браке, допущенном ответственными товарищами на важнейших стройках Воркуты.
И тогда, постепенно, Эдуард Иванович Горшков не свое, чужое дело начал упорно подгонять под свое. Под то, которое ему по силам.
Начал отметать, отрезать, отрубать все, что так или иначе ему мешало. Смотреть и не видеть. Слушать и не слышать. «Брак? Какой брак? Никакого брака не было».
«Зачем ворошить?» — тревожился Борис Иванович Андрюшечкин.
Правильно, Горшков и не ворошил. Совсем даже не ворошил. Очень старался не ворошить.
И получалось в конце концов, что интересы Андрюшечкина, Редькина, с одной стороны, и Эдуарда Ивановича Горшкова — с другой, стали тесно, полностью совпадать. Переплетаться.
Тем было удобно не входить в подробности, и Горшкова это вполне устраивало. Чем проще, тем лучше.
Те, отвлекая от себя внимание, громко требовали: «Держи вора!» И Горшков только этим и занимался. Ничем больше.
И потому логикой общих целей, логикой общих интересов Борис Иванович Андрюшечкин, Вячеслав Матвеевич Редькин и старший следователь Воркутинского ГОВД, майор милиции Эдуард Иванович Горшков становились постепенно единомышленниками в этом общем для них деле.
Я бы даже сказал: единомышленниками и соучастниками.
— На ошибках учатся, — говорил нам тогда, в Москве, заместитель прокурора Коми АССР Владимир Ильич Лукин. — Теперь уж мы учтем все требования суда, наведем порядок, организуем дело как надо, можете не сомневаться.
Свободное копирование
