Передо мной — пожелтевший от времени номер воркутинской газеты «Заполярье». Передовая: «В эти дни одна из важнейших пусковых строек этого года — центральная водогрейная котельная. Все воркутинцы с нетерпением ждут ее…»
На второй полосе той же газеты напечатана статья начальника штаба по строительству ЦВК Олега Ивановича Томковича. Он писал: «Брак делу враг. Это выражение точно определяет положение, которое сложилось в настоящее время на строительстве ЦВК… Кто же виноват в этом? Участники строительства называют ныне здравствующих заместителя главного инженера комбината „Печоршахтострой“ В. М. Редькина…» — дальше шел перечень еще нескольких фамилий.
В ту пору, когда начиналось строительство центральной водогрейной котельной, Вячеслав Матвеевич Редькин работал начальником СУ-4, это его сменил Фирсов. При Редькине, как раз под его началом, сваи не добили до скалы и котельную оставили висеть в воздухе.
А потом, как и начальник комбината «Печоршахтострой» Андрюшечкин, Редькин пошел на повышение. Борис Иванович отправился работать в Москву, а Вячеслав Матвеевич стал заместителем главного инженера комбината.
Из показаний В. М. Редькина:
«По настоянию Фирсова и Томковича для выяснения вопроса о браке в СУ-4 направлялась комиссия народного контроля комбината „Печоршахтострой“. Однако установила она не брак, а только недоделки. Это разные вещи».
Из показаний бывшего инженера производственного отдела СУ-4 А. В. Соколовой:
«Комиссия пробыла у нас несколько дней, но вдруг исчезла и больше уже не появлялась. По какой причине она свернула работу, я не знаю. Руководил комиссией Л. Е. Косоногов».
Из показаний А. Е. Косоногова:
«Сумму обнаруженного брака мы все время уменьшали, данные переправляли три раза. Настаивал на этом В. М. Редькин».
Из показаний А. В. Соколовой:
«Начались бесконечные звонки из комбината. От меня требовали, чтобы я уменьшила сумму брака. Однажды меня вызвал Косоногов и сказал: „Уменьшите, а то вас обвинят в предвзятости“. Я отказалась, ответила: „Шантажировать меня бесполезно. Иначе следующий разговор будет в горкоме партии“».
Из показаний начальника строительной лаборатории В. И. Танеева:
«По настоянию Редькина сумма брака была значительно уменьшена».
Из показаний О. И. Томковича:
«Сперва в акте народного контроля стояла сумма брака 461 тыс. рублей. Однако потом кто-то поставил запятую, и сумма получилась 46,1 тыс. рублей. В десять раз меньше».
Из показаний А. Е. Косоногова:
«Но даже и эту сумму, 50 тысяч рублей, Редькин не признавал, оспаривал».
Из показаний А. В. Соколовой:
«Как-то мне предложили совершить подлог. Не было подписи заказчика о том, что он принял работу. Мне посоветовали: „А ты подделай“. Я не поняла: „То есть как?“ Мне объяснили: „Через стекло“».
Из показаний В. И. Танеева:
«Центральная лаборатория факты брака на учет не ставила, не было указаний комбината».
Из показаний А. В. Соколовой:
«Начальник лаборатории сказал мне, что он не может выступать против Редькина. И вообще из этого дела о браке все равно, дескать, ничего не выйдет. Пустая затея».
Из показаний В. М. Редькина:
«Выводы комиссии народного контроля не получили какого бы то ни было дальнейшего хода и ни на что не повлияли. Да они и не могли ни на что повлиять. Брак был придуман из конъюнктурных соображений Фирсовым и Томковичем. Он им был нужен как щит, чтобы прикрыть свои махинации…»
Вечереет. На комбинате затихает жизнь. Реже звонят телефоны, опустели кабинеты и коридоры.
Вячеслав Матвеевич Редькин сидит, низко пригнувшись к столу, и что-то быстро рисует на листе бумаги.
— Все разговоры о браке не имеют под собой никакой материальной почвы, — говорит он. — Никакого сверхъестественного брака не было. Все это сочинено, чтобы придать делу никому не нужную эмоциональную окраску…
— Как же так, — недоумеваю я. — А бетон в насосной?..
— Ерунда! Если из двадцати пяти тысяч кубов бетона плотно не лег хоть один процент, дыра будет — паровоз пролезет. Ну и что? Нормально. Заделайте дыру, и все. Шум зачем подымать, искать виноватых?
— А не добитые до скалы сваи?
— Слово «вина» здесь совершенно неприемлемо. Виноваты не люди, а коварная северная природа. Вечная мерзлота. Мне лично понадобилось двенадцать лет, чтобы понять, что мы о ней еще ничего не знаем. Идет обычный процесс познания. Брак — это только чья-то бессовестная вредная выдумка.
— …Борис Иванович, — спросил я в Москве заместителя начальника «Союзшахтостроя» Андрюшечкина, — почему материалы о браке вы, руководитель комбината, тогда же не передали следственным органам?
Все дольше паузы в нашем разговоре, все осторожнее ответы моего собеседника.
— Потому что брак этот не имел серьезного, тем паче катастрофического значения, — испытующе глядя на меня, говорит Борис Иванович. — Никакой аварийной ситуации не существовало, никакие ремонтно-восстановительные работы не проводились. Потребовались некоторые, — говорит он, и я понимаю, что произносит он сейчас давно заготовленную, тщательно продуманную и хорошо обкатанную фразу, — некоторые всего-навсего дополнительные работы…
В портфеле у меня лежит, однако, официальный документ. Я получил его накануне нашей встречи с Борисом Ивановичем. В документе этом черным по белому написано, что ущерб от брака составил не 50 тысяч рублей и даже не 461 тысячу, как было сказано в акте комиссии народного контроля, пока кто-то не переправил цифру, уменьшив сумму ровно в десять раз. Ущерб от брака, говорится в документе, причинен был государству на 700 тысяч рублей….
— Я вам объясню, в чем дело, — говорит мне Борис Иванович и испытующе наблюдает за моей реакцией. — Уж слишком крупно, слишком непонятно платил Фирсов шабашникам. Возникли толки, подозрения… А не прилипло ли кое-что к рукам самого Фирсова? Не было ли взяток, поборов? Не делились ли с ним шабашники?.. Большие деньги, ну вы сами понимаете, — говорит Борис Иванович и горько вздыхает, — ну вы сами понимаете, очень опасные деньги…
— …Мне надоели наветы некоторых нечистоплотных людей, — негромко произносит Редькин, и перо его еще быстрее что-то чертит на листе бумаги. — Сняли, понимаешь, жирные пенки, хорошо, понимаешь, попользовались, а теперь, чтобы обелить себя, на каждом шагу кричат о браке… Ну что ж, — говорит он, — пусть… Это их дело. Каждый спасает себя как может… Пусть, пусть!..
И в тихом голосе Вячеслава Матвеевича я уже слышу не раздражение, не злость и досаду, а явную, неприкрытую угрозу.
— …Подвиг, понимаешь, совершили, — говорит Редькин, — брак, понимаешь, ликвидировали, героев, понимаешь, из себя корчат. А если подсчитать, сколько прилипло к их рукам? Я вас спрашиваю: сколько прилипло к их рукам?
Чтобы замять дело о браке, можно, конечно, давить и нажимать на своих подчиненных, выкручивать им руки, переправлять сумму причиненного ущерба в акте комиссии и пускаться в долгие теоретические дебаты о коварстве северной природы, об опасной вечной мерзлоте. Все можно.
Но уж если особенно вам повезет, если судьба по-настоящему вам улыбнется, то те, кто ваш брак исправлял, потом и кровью его ликвидировал, окажутся вдруг ворами, расхитителями и, исчезнув на долгие годы за тюремной решеткой, перестанут мозолить вам глаза.
Вот тогда вы в порядке. Тогда вы в большом порядке.
Старший следователь Воркутинского ГОВД, майор милиции Эдуард Иванович Горшков встретился с руководителем шабашников Станиславом Порфирьевичем Матюниным в Москве, на Петровке, 38.
Специально прилетел для этого в столицу.
— Матюнин, — сказал Горшков, — а ну-ка выкладывайте начистоту: за что администрация СУ-4 платила вам, шабашникам, такие большие деньги?
— За тяжелую работу, — сказал Матюнин.
— А еще за что?
— Я вас не понимаю.
— Ничего, поймете, — сказал Горшков и на трое суток отправил Матюнина в камеру предварительного заключения.
По закону разрешается задержать человека, если его застигли на месте преступления, или очевидцы утверждают, что он преступник, или на его одежде, в его жилище обнаружены следы преступления.
Матюнина на месте преступления никто не застигал, одежда и жилище его были в порядке. Задержал его следователь Горшков исключительно для острастки. Чтобы впредь Матюнин был покладистее.
Станислав Порфирьевич запомнил странную фразу, которую сказал ему в тот день следователь:
— Будете упрямиться — пойдете у меня паровозом.
Матюнин не знал, что это такое, и Горшков с удовольствием ему объяснил:
— Главарем я вас сделаю, ясно? Состаритесь у меня на теплых нарах, понятно?
Обыск на квартире у Матюнина ничего не дал. В протоколе отмечено, что имущества, подлежащего описи, у шабашника не обнаружено.
Через трое суток Станислава Порфирьевича освободили, и Горшков предложил ему вылететь вместе с ним в Воркуту. Всего на несколько дней. Даст необходимые пояснения и тут же вернется обратно. Номер в гостинице ему уже забронирован.
Жене Матюнина Горшков так и сказал:
— И соскучиться по мужу не успеете, я вам обещаю.
В самолете Горшков держался дружески, очень много разговаривал и все время объяснял Станиславу Порфирьевичу, что желает ему исключительно добра.
А прилетев в Воркуту, в тот же день Горшков предъявил Матюнину ордер на арест.
— Тюрьма вас научит уму-разуму.
Полгода Станислав Порфирьевич провел в следственном изоляторе.
Каждый допрос Эдуард Иванович начинал одной и той же фразой:
— Расскажите, как вы делились незаконными деньгами с Фирсовым и Томковичем?
Через шесть месяцев Матюнина пришлось освободить. Для продления срока содержания под стражей требовалось разрешение Прокуратуры СССР. А какие доводы были у Горшкова, чтобы идти за таким разрешением?
Однако прежде чем выдать Матюнину необходимые документы, Горшков велел ему подождать внизу на лавочке.
Позже выяснилось, что это был очень тонкий, далеко рассчитанный следственный ход.
Сидя на лавочке, Матюнин видел, как милиционеры провели мимо него Эвира Дмитриевича Фирсова.
— Матюнина, вы могли убедиться, я сейчас отпустил, — сказал Фирсову следователь Горшков. — А почему? Потому что он во всем сознался. Теперь ваша судьба в ваших руках.
В тот самый день, когда освободили Матюнина, Горшков арестовал Фирсова.
Через полгода, однако, пришлось отпустить и его.
Оснований просить разрешения на продление срока содержания под стражей у Горшкова опять не было.
Мера пресечения всем обвиняемым оставалась — подписка о невыезде.
Факт сговора на совместное хищение государственных средств в особо крупных размерах Эдуард Иванович Горшков обосновал в обвинительном заключении следующими аргументами: «Матюнин старался чаще встречаться с Фирсовым и Томковичем… Матюнин обзавелся с ними общими знакомыми… Матюнин угощал их кофе… Между администрацией СУ-4 и шабашниками сложились особые отношения… Томкович, находясь в Москве, встречался с Матюниным… Фирсов, возвращаясь через Москву из отпуска, созвонился с Матюниным…»
Вывод: все вместе они — шайка воров и расхитителей.
Свободное копирование
