И я там был - 78

Глава тринадцатая

Рубен Николаевич Симонов. Человеческий наив большого художника. Счастье пребывания на сцене. Вечера художественного чтения. Шура — домработница. Приезд Г. Хмары. Вечер воспоминаний. Обида. Елена Михайловна Берсенева. Б. В. Ливанов. Е. Р. Симонов и три стихии его творчества.

С Рубеном Николаевичем Симоновым, благодаря его племяннице, я познакомился на его квартире в Большом Левшинском переулке. На этом роль племянницы в моей карьере закончилась. Прошло еще немало времени прежде чем я снова попал туда уже благодаря Евгению Рубеновичу, Жене Симонову, в дальнейшем народному артисту СССР, руководителю театра, с которым подружился. Квартира была роскошная, но без излишеств. Главная комната — кабинет Рубена Николаевича с крошечной импровизированной сценой (такую же я видел в квартире И. М. Москвина), большим известным портретом хозяина кисти художника П. Корина, с библиотекой, занимавшей все стены.

Здесь я слышал несравненное чтение стихов Пушкина, Блока — гениальным ее хозяином. Слышал его неповторимое пение русских романсов под гитару — хрипловатым, негромким, даже чуть скрипучим, носовым и таким завораживающим и властным голосом.

Рубен Николаевич был удивительно многосторонний, талантливый и наивный человек. И я видел его в различных человеческих проявлениях.

Жена Рубена Николаевича, Елена Михайловна Берсенева, была глубоким, серьезным человеком. Впоследствии, когда мы с ней духовно сблизились, она порой снисходительно говорила о муже, как о легкомысленном человеке. И это соответствовало действительности. И в то же время Симонов имел определенные принципы, которыми никогда в жизни не поступался. Работая в театре, возглавляемом ее мужем, Елена Михайловна фактически всегда была на скромных ролях. И Рубен Николаевич нисколько не способствовал ее сценическому продвижению. Не знаю, что его останавливало, то ли боязнь закулисных сплетен, то ли неверие в творческий потенциал Берсеневой?.. Но это было его непреложным принципом.

К начальству Симонов был настроен верноподданнически. Я помню, на каком-то совещании у Фурцевой критиковали деятельность Юрия Любимова. И хотя Любимов уже не работал в театре Вахтангова, он был наш «выкормыш». И поддержать его было бы делом цеховой солидарности, делом профессиональной чести. Фурцева сидела во главе стола, а Симонов — рядом. И он постоянно поддакивал ей: «Я с вами абсолютно согласен, Екатерина Алексеевна, абсолютно согласен!» Что было для того времени, к сожалению, распространенным явлением в среде людей искусства. Симонов, как и многие из нас, олицетворял царившую в обществе «двойную мораль». Это было платой за более или менее спокойную жизнь в искусстве. Рубен Николаевич говорил: «Я ставлю три советских спектакля, а за это могу поставить то, что хочу». А хотел он ставить классику. Или, например, современную пьесу с философским уклоном «Дион» Леонида Зорина. И поставил замечательный спектакль, где главную роль превосходно играл Плотников.

Однако такой, казалось бы, безоговорочный конформизм не мешал Рубену Николаевичу в ответственные моменты занимать весьма благородную позицию. Когда нужно было подписывать письмо, осуждающее Всеволода Эмильевича Мейерхольда, он исчез из Москвы. Значительно позже Евгений Рубенович рассказывал мне о таком примечательном разговоре с отцом. Он спрашивал у него: «Папа, если в твое отсутствие за тебя просят подписать письмо против кого-то, подписывать или нет?» Ответ был таков: «Ни в коем случае!» — «А если — за?» — «Тем более!»

У Рубена Николаевича был друг, знаменитый актер МХАТа Борис Николаевич Ливанов. Тоже чрезвычайно интересная фигура! О Ливанове много ходило всяких слухов и баек. Одно время Борис Ливанов хотел быть художественным руководителем театра. Но, зная его неукротимый характер, никто не хотел добровольно «лезть в петлю», и его не выбирали. Он ко всем приставал, особенно к молодежи: «Ну, сделай меня худруком!» Но никто не откликался на его бесконечные просьбы. И Ливанов перестал ходить в театр. Театральному миру известна такая его реплика. Ему звонят и говорят: «Борис Николаевич, художественная часть просит Вас зайти». На что он отвечает: «Я не понимаю, как это художественная часть может просить художественное целое!» Он был замечательный художник, очень талантливый человек, но удивительно своенравный — никому не подчинялся.

Так вот Симонов и Ливанов проводили много времени друг с другом. Ливанов любил приходить к нам в театр. И помню, рассказывал одну историйку времен их молодости. Как-то они хорошо «погуляли» и решили прокатиться с ветерком на санях. Дело было зимой. Извозчик попался лихой, а поскольку седоки были чрезвычайно «нагружены», то один из них вывалился по дороге. И это был Симонов. В какой-то момент, обнаружив отсутствие друга, Ливанов приказал извозчику вернуться. Повернули и вскоре благополучно нашли лежащего на дороге Рубена Николаевича. Когда Ливанов рассказывал это в присутствии Симонова, Рубен Николаевич чувствовал себя весьма неловко, краснел, супился. Ну как же, он выглядел совсем не героически в этой истории! А Ливанов, видя это, поддавал еще больше, смаковал подробности, вибрируя своим могучим голосом.