В театре Вахтангова были актеры, которые и общение вне сцены нередко превращали в некую игру и поддерживали ее на протяжении всей жизни. Например, Горюнов разговаривал все время с характерностью старого еврея: «Как ти живещ, Вовка? Как ти живещ, Женька?» То есть, постоянно валял дурака и при этом картавил. У Горюнова отец был русский, а мать — еврейка. И он понимал тонкости еврейского говора. Дело, разумеется, не в происхождении, а в том, что вот такая была игра — своеобразный актерский кураж. В свою очередь, Евгений Симонов и мы со Шлезингером эту игру в речевую характерность подхватили. Но подошли к ней творчески. Сначала разговаривали с акцентом местечковых евреев, потом с грузинским акцентом. Позже, когда появилась военная кафедра, мы усложняли игру — используя какой-нибудь акцент, мы разговаривали друг с другом как командующий с начальником штаба. Потом, не меняя субординации, переходили на другой акцент и так далее. Короче, использовали любые возможности игры в зависимости от ситуации, в которую попадали.
Однажды на своей машине мы поехали к студентам на военные сборы. Кстати, о машине. Свой первый автомобиль, «Москвич», я выиграл у Михаила Ульянова на спичках. В свободной продаже тогда машин не имелось. Можно было купить только по «разверстке». В то время забракованные на заводе легковые автомобили распределяли по предприятиям и организациям. Дали и нашему театру один, который мы и разыграли с Ульяновым. Я выиграл. И потом некоторое время, довольно непродолжительное, ездил на нем. Но за мной должен был бежать механик с запасными частями, потому что мой автомобиль постоянно ломался.
Отправились мы со Шлезингером на этом «Москвиче» к студентам на военные сборы. А ехали мы из Переделкино, где оба снимали дачи. Так вот я был «командующим», он — «начальником штаба». Жен мы называли: «супруга командующего» и «супруга начальника штаба». Так мы развлекались!
Все наши гастрольные поездки за рубеж, куда бы то ни было, были организованы по одному четкому принципу — помимо необходимой в дороге одежды и галантерейной мелочевки, мы нагружались огромным количеством консервированного продукта — кто сколько мог поднять. Ведь суточные, в виде иностранной валюты, давались нам, по моему убеждению, только для того, чтобы мы знали, как она выглядит. И отечественные консервы были вынужденной мерой безопасности, гарантом того, что мы не умрем с голоду в чужой стране, что у нас будет чем поддержать свои силы и не завалиться в обмороке на гастрольных подмостках. Режим питания за границей у нас соответствовал приблизительно такой схеме: завтрак — полагающаяся каждому постояльцу чашка казенного кофе с сэндвичем, приправленным шматом колбасы из московских припасов; обед — банка консервов с куском хлеба, купленным за валюту; ужин — банка сгущенного кофе, разбавленного водой из-под крана. И этот немудрящий напиток у нас назывался «глясе».
Свободное копирование
