Послевоенное детство мое - 5

Послевоенное детство мое.

Глава 2 После войны

Первое послевоенное время было тяжелым и голодным. Уже была продана наша нафталиновая красавица лиса, бесследно растворившись на базаре, вместе габардиновым отрезом. Папе из-за полученного на войне ранения пришлось сменить работу. С завода он ушел, и в это время работал тестомесом на фабрике-кухне, находившейся на другом конце города. Уходил он рано, приходил поздно- ходил он на работу пешком, и я его видела мало. Весной папа набрал на огороде гнилой прошлогодней картошки, просушил ее на солнышке, а мама выбрала из гнилья крахмал и напекла лепешки. Они получались темно-серые и невкусные, но мы ели их, больше ничего не было. Изголодавшись, мой брат Волька решил нас накормить рыбой, снастей у него не было, да и он хотел других масштабов…

 - Пойду на Суру глушить рыбу, – по секрету сказал он мне.

 Затея закончилась неудачно: бутылка с гремучей смесью взорвалась в воздухе, и крупный осколок стекла отлетел прямо в нижнюю губу Вольки. Обливаясь кровью, он побежал в медпункт завода. Там ему губу и зашили, но шрам этот остался на всю жизнь.

В семнадцать лет Волька перешел работать в модельный цех на заводе– модельщиком по дереву. Ему очень нравилась его работа, и летом он решил осуществить свою заветную мечту– сделать лодку. Речка - близко, а болото – еще ближе. В выходные дни он и трое ребят из нашего двора начали делать лодку из кусков фанеры и досок. Мастерили долго, но все-таки сделали. Потом где-то достали вар, растопили его и замазали им швы. Ребята решили опробовать лодку на болоте. Лодка получилась тяжеленная, тащили ее шесть человек, а я, как всегда, с ними. Двое сели в нее- Волька с другом, остальные- на берегу. Они уже доплыли до середины, когда пришла местная шпана из бараков на другой стороне болота. О том районе ходила дурная слава– бесконечные драки, воровство. Рядом были развалины монастыря, там и собиралась эта шпана - неработающие ребята, в основном - цыгане, ищущие чем бы поживиться: то на складе муку украдут, то вагоны на железнодорожном переезде разграбят. Их боялись. Они что- то кричали и свистели с противоположного берега, бросая камни прямо в лодку, хотели ее отнять. Я очень испугалась и тут же помчалась за подмогой к папе. Папа на ходу схватил какую-то палку, побежал за мной к болоту. Вместе с Волькиными товарищами он отогнал хулиганов. Лодку они отвоевали. Ее снова притащили к сараям, и на этом плавание моего брата закончилось.

После всех этих событий, родители решили купить Вольке музыкальный инструмент, чтобы успокоить пыл боевого и неугомонного сына и брата. У Вольки был очень хороший слух, и он давно мечтал иметь аккордеон. В то время Волька и сам зарабатывал. Сговорились со знакомым соседом-фронтовиком и купили у него небольшой аккордеон. Трофейный, «три четверти»! Что тут началось! Целыми днями беспорядочная музыка! Нотной грамоты не знает, подбирает на слух: то одно, то другое, то третье… Обливаясь потом, сидя на подоконнике, он играл и играл часами… Первой не выдержала мама.

- Умоляю тебя, иди поиграй в сарае! – попросила она. И он действительно стал играть там. В сарае прохладно, и звук как-то приглушается. Чтобы было удобно, брат смастерил себе скамеечку и столик. И каждый вечер учился! Сколько сил положил, но все-таки научился играть совершенно самостоятельно, не зная нот, без самоучителя! Его даже иногда просили поиграть на танцах в общежитии… Я тоже полюбила аккордеон. Слушала и восхищалась. Но как он сам научился играть? Для меня остается загадкой.

После длительного лечения Шура наконец вышел из госпиталя.

- Мне сделали рентген, результат хороший. Могу питаться не в отдельной посуде, а вместе со всеми. Не заражу вас,- радостно сказал он нам.

 Мама уже полтора года боролась с его болезнью, для его выздоровления продала последнее, что было ценного у нас в доме. Сундук с приданым уже показывал свое гулкое пустое нутро. В преддверии наступающей зимы мама связала старшему сыну носки, варежки и шарф – чтобы он был в тепле. Мы все переживали за него, жалели.

 Шура за время своего долгого отсутствия возмужал. По сравнению с худеньким Волькой, он выглядел как взрослый мужчина, прошедший войну, много видевший и переживший. Бывало он и шутил грубовато, по-фронтовому. Как-то мама сварила щи из кислой капусты и налила нам по миске- троим. Двум братьям и мне.

 – Ешь, ешь. От капусты титьки большие будут!- обратился Шура ко мне, улыбаясь. Волька тоже хмыкнул. Мне было 8 лет, я застеснялась и опустила голову, отложив ложку. Шура погладил меня по голове.

- Не обижайся, я пошутил!- сказал он.

 Я не обижалась, я его любила тоже, но как-то не так, как Вольку. Шура казался мне очень взрослым, хотя в то время ему только исполнилось 23 года. Он был очень красивый и добродушный, его все любили в округе, а я его просто боготворила. Как и мама наша. Для мамы он был «свет в окошке», она в нем души не чаяла. И мы не ревновали, мы сами любили его.