Мой отец в 1928 году окончил Днепропетровский медицинский институт и работал на областной санитарно-эпидемиологической станции. Его работа была связана с частыми поездками по области. В довоенные годы почти все продукты питания были дефицитны, а отец мог продукты покупать в сёлах. Я помню, у нас в большой эмалированной кастрюле литров на 5 хранился запас перетопленного сливочного масла. Холодильников тогда не было, а в перетопленном виде масло сохраняется долго.
В выходные дни вся семья собиралась вместе за обеденным столом. На первое часто был украинский борщ, а летом – холодный борщ. И мама, и бабушка варили очень вкусные борщи. На второе я всегда любил картофельное пюре. Для меня пюре было не просто едой, а ещё и интересной игрой. Я строил из него дома, горы, крепости, прокапывыл под горой тоннели, строил мосты. Летом центральное место на столе частенько занимал большой полосатый арбуз, установленный на блюде. Папа сначала отрезал от арбуза верхний и нижний кружочки, а затем аккуратно разрезал его на одинаковые дольки (скибки по-украински) так, что сердцевина, где не было косточек, оставалась целой и делилась между мной и Юрой. Должен заметить, что мне больше нравились боковые дольки, в которые можно вгрызаться так, что всё лицо оказывалось вымазано арбузным соком. Я не любил, когда для меня арбуз нарезали кусочками, которые можно было просто класть в рот.
Когда отец возвращался домой, то часто у него с собой были различные приборы, связанные с его работой. Я запомнил вертушку — анемометр, прибор для измерения скорости потока воздуха, а также различные термометры. Папа вечером читал газету, а я становился на стул с противоположной стороны стола и тоже пытался читать, а он мне показывал буквы. Так я научился читать буквы – вверх ногами. Тогда же – лет в 5 – я научился считать. Самое большое число, которое я знал, было 150. Причём до этого числа я научился считать как-то сразу. Если я хотел сказать о чём-то очень большом, то говорил: «150 или больше!»
Отец меня никогда не наказывал. Единственный раз он стукнул меня за дело. У родителей была никелированная кровать, украшенная металлическими шишками, о которой я уже писал. По словам мамы, на этой кровати она меня и рожала. Я отвинтил одну шишку и, бросая её, случайно попал отцу в голову. Видимо, ему было очень больно. Вот тогда я и был наказан.
Как-то во время грозы я спросил, отчего получается гром. Папа нашёл самое простое объяснение для пятилетнего ребёнка. Он сказал, что гром бывает при столкновении туч.
Я помню, как однажды папа серьёзно поговорил со мной о вреде курения. Рядом с нашим домом была школа, и во время переменки некоторые ребята уже пытались курить, и мы это видели. Очевидно, отец боялся, что Юра и я этим заинтересуемся, и поэтому очень убедительно описал все последствия курения. Поэтому я курил единственный раз – на выпускном вечере в школе. Но это просто была демонстрация свободы: « Мы уже взрослые!»
Мама рассказывала один случай, связанный с поездками отца. (Отец много времени проводил на металлургическом заводе им. Дзержинского в г. Днепродзержинске. Днепродзержинск находится в 40 км от Днепропетровска—это 1 час езды поездом). В руках у отца был небольшой чемоданчик. Днём мама шла по Днепропетровску и вдруг в руке какого-то прохожего увидела чемоданчик отца. Она подняла крик и вцепилась в этого человека. Собралась толпа, подошёл милиционер и маму с этим человеком отвели в милицию. Мама рассказала, что находится в чемоданчике—ведь она сама туда всё складывала. Это действительно был чемоданчик отца. Мама решила, что отца ограбили и убили. Но вечером отец приехал и рассказал, что чемоданчик украли в поезде.
Мама была фанатиком чистоты. Однажды она решила навести чистоту в коридоре и начала с потолка. Необходимо отметить, что до потолка у нас было расстояние больше 3 метров. На пол в коридоре попала мыльная вода, лестница, на которой стояла мама, заскользила по полу, мама упала и ударилась лицом. Маму отвезли в больницу, разбитую губу пришлось зашивать.
Отец также был большим аккуратистом, каждый день он надевал свежую хорошо выглаженую рубашку. В то время гладить бельё было намного сложнее, чем теперь: электрических утюгов не было. Я хорошо помню наш старый чугунный утюг с металлической ручкой. Он весил, наверное, около двух килограмм. Нагревать его нужно было на плите (зимой) и на примусе (летом). Чтобы взять утюг рукой, металлическую ручку нужно было обмотать тряпкой. Необходимую температуру нагрева мама определяла мокрым пальцем: чтобы утюг гладил, но не прожигал ткань. Когда утюг грели на примусе, необходимо было проверить, не закоптилась ли его рабочая поверхность. Для этого проводили утюгом по чистой тряпочке, лежащей на столе. Рубашки и брюки мама гладила через тонкую вспомогательную ткань, обрызганную водой изо рта. Это мама делала виртуозно: брызги воды были мельчайшие. Этот утюг пережил войну: когда мы вернулись из эвакуации, он был в нашей комнате. Мы им ещё долго пользовались. Иногда я его использовал в качестве наковальни. Когда мы жили на Урале, то пользовались утюгом, разогреваемым горящим внутри него углём. Об этом я напишу в другом разделе.
Свободное копирование
