Я защищала дипломную работу, и товарищ по группе — Чемеков, тот самый Чемеков — великий знаток политэкономии — все пять лет я помогала ему в трудном для него деле овладения знаниями — не сводил глаз с циферблата часов, сидя передо мной в первом ряду аудитории, где шла защита, чтобы оборвать меня, когда мое время истечет. Но я подошла к финишу в назначенное время, минута в минуту. Я получила оценку «отлично». Три статьи, опубликованные в журнале Genetics в США, три статьи, опубликованные в трех разных журналах в СССР, — это моя дипломная работа.
Великий бой выдержал заведующий кафедрой А.П. Владимирский, чтобы оставить меня в аспирантуре при своей кафедре. Общественные организации наложили на мою кандидатуру вето. В газете «Ленинградский университет» появился пасквиль. Меня снова упрекали в отсутствии общественной работы. И опять это была неправда. Я преподавала генетику и общую биологию студентам младших курсов, отставшим по болезни или в силу семейных обстоятельств от товарищей. Студенты, мои ученики, узнав из газеты причину моего отвода, хотели писать протест, но я их отговорила. Я чувствовала, что обойдется.
Из Москвы приехала комиссия проверять классовый состав выдвинутых в аспирантуру. Меня вызвали. Ректором по научной части университета был Э.Ш. Айрапетьянц, один из общественных обвинителей на суде по делу Мордухая-Болтовского и его группы. Он знакомил членов комиссии с будущими аспирантами. Снова началась процедура срывания маски с классового врага, овечьей шкуры с волка. Национальная гордость народа — строителя коммунизма обильно питалась тогда полетами Чкалова, исследованиями стратосферы, дрейфующей станцией исследователей Северного полюса. На льдине дрейфовал П.П. Ширшов, гидролог, один из членов группы Мордухая-Болтовского. Национальная гордость, сознание технической и военной мощи своего государства, патриотизм с позиции силы, мыслились и мыслятся посейчас заменой свободы личности и человеческих условий жизни. Беспосадочные перелеты и исследования Севера с успехом камуфлировали перед лицом мирового общественного мнения голод и кровавые расправы над миллионами невинных.
Знать их — обязательно. Незнание изобличало. Меня спросили о беспосадочных перелетах. Не знать их невозможно: все уши прожужжали этими перелетами. Но с меня было довольно. Я сказала, что не имею солидных знаний в этой области, т. к. занята своим делом — мухами. Мне объявлено, что комиссия тем не менее не будет возражать против моего оставления в аспирантуре, учитывая заслуги моего отца. «Раз мой отец имеет заслуги, вы его и оставляйте в аспирантуре», — сказала я и ушла. В приеме в аспирантуру мне было отказано.
Владимирский и двое других преподавателей кафедры заявили, что уйдут из университета, если я не буду оставлена при кафедре. Только никто и ничто не сыграло бы никакой роли, не приди к тому времени Географический факультет университета в полный упадок. В университете решили просить отца вернуться на факультет. Отец вернулся. Меня приняли в аспирантуру.
Свободное копирование
