Человек - хор

 Человек - хор

 У религии и искусства задачи одинаковые, да цели разные. Религия требует нашего совершенства ради будущей загробной жизни. Искусство чистит души при жизни на земле. С годами учимся мы слушать музыку сердцем, воспринимать живопись не только гармонией цвета, но и философией непрестанно изменяющегося и развивающегося мира. В самой обыкновенной точке, в запятой или в китайском иероглифе при желании можем мы открыть не воспринимаемую раньше гармонию. Но великой и неразгаданной тайной для меня было и остаётся искусство поэта и певца, музыка слова и музыка голоса.

 Судьбой послано мне соседство на мюнхенской улице с удивительным и талантливым человеком. Мы привыкли к выражению «человек-оркестр». Дмитрий Харитонов — человек-хор. Сидя в зале, вдруг начинаешь воспринимать его пение как дуэт, трио и даже квартет. И прекрасный баритон певца то превращается в тенор, то сменяется на бас. Ему подвластно всё певческое искусство. Он одинаково хорош и в оперной арии, и в романсе, и в русской народной песне. Музыкальные критики о нём писали:

«У него удивительная стилевая гибкость. Он поёт разными голосами мадригал для малого зала на восемьдесят человек и драматический репертуар, покрывая оркестр в Арене ди Верона с двадцатью тысячами зрителей».

 И талант его отмечен не только Господом Богом, но и мирскими наградами. Семь первых премий завоевал он на конкурсах, четыре из которых — интернациональные. Главная среди них — медаль имени знаменитого итальянского баритона Этторе Бастианини в 1988 году в Сиене (Италия). В родном городе Джузеппе Верди Дмитрий завоёвывает первую премию «Вердиевские голоса», а на конкурсе в Веронской Арене побеждает победителей международных конкурсов, и ему снова достаётся первая премия. Но особенно гордится он победой в Бельгии, премией Гран-при на международном конкурсе оперных певцов.

А.П.: Словарь Ожегова бесстрастно трактует: «Петь — издавать голосом музыкальные звуки». Но если бы это было действительно так, человечество давно превратилось бы во вселенский хор, и мир не знал бы нужды, катастроф и войн. Моя младшая дочь в двухлетнем возрасте просила: «Поноси меня, покачай, но главное, мама, не пой!». С младенчества она понимала, что ни в солистки, ни в хористки я не гожусь, и её колыбельными стали стихи родных поэтов. Таких, как я — большинство, таких, как Дмитрий — единицы. Дмитрий, петь — это что? Это как?

Д.X.: Пение — это магия и высшая духовность. Вокальное искусство — синтез двух начал: музыки и поэзии слова.

А.П.: А что бы Вы хотели рассказать нашим читателям о себе?

Д.X.: Родился в Куйбышевской области, сейчас это город Тольятти, город, который моложе меня. Вот вам и первый символ — с рождения связан я с певческой страной, с Италией. Но считаю себя волжанином. Как Шаляпин и Собинов — я с тех берегов. Двухлетним, сидя у окна бабушкиного дома, наблюдал за движением барж по Волге и пел свою первую песню: «...в жизни раз бывает восемнадцать лет». С того возраста по сей день, сделав перерыв только в тринадцать и четырнадцать лет, помня историю Робертино Лоретти, мама, мой первый и главный педагог, запретила мне петь в отрочестве. Нагрузка в детстве была большая — английская спецшкола и музыкальная школа. Нагрузка, лишившая меня многих детских радостей, но подарившая все другие радости творчества и вдохновения. В одиннадцать лет я уже начал сочинять музыку сам. В семье мы часто устраивали игры-конкурсы. Однажды я предложил написать музыку на стихи К. Симонова «Жди меня». Так начинались мои музыкальные пробы и, говоря высоким стилем, грудь мою посетили композиторские мучения, ночами я сгорал от новых идей и звуков. Решил – буду композитором и поступил на теоретическое отделение музучилища в городе Николаеве. Но через год, задыхаясь от провинциализма и подростковой преступности в городе, уехал в самый торжественный город — в Ленинград.

 Мне пятнадцать лет. Это мой первый отрыв от дома, от родителей, но педагоги и товарищеское окружение питало и вдохновляло меня. Бегал по коридорам общежития консерватории, сталкиваясь с Валерием Гергиевым (ныне главным дирижёром Кировского театра и главным приглашаемым дирижёром Нью-Йоркского Метрополитен, самой престижной оперы в современном мире), с будущим композитором Андреем Петровым, с одним из лучших альтистов наших дней Юрием Башметом и многими другими. Потом окончил Одесскую консерваторию – школу Давида Ойстраха, Святослава Рихтера.

 Моя первая роль — роль Ленского в опере «Евгений Онегин». Повезло. Обычно молодые певцы (а мне было двадцать четыре года) начинают со вторых ролей.

 Пять лет я провёл в Милане, всем известном театре Ла-Скала, где до меня стажировались Атлантов, Магомаев, Синявская и Милашкина. Потом платформой для международных гастролей и моим домом на годы был Лондон — Королевский театр Ковент Гарден.

А.П.: Музыка звучит уже в самих названиях театров... Где Вы ещё гастролировали и с кем пели?

Д.X.: В Нью-Йорке пел в Метрополитен Опера, во Франции в Бастильской опере и в театре Шанз-Элизе. Пел в Барселоне, в скандинавских странах, в знаменитом театре Колон в Буэнос-Айресе. В России пел и очень дружил с прославленной Ириной Архиповой, с Еленой Образцовой пел в Большом театре, а потом и в Чикаго, в опере Верди «Бал-маскарад», пел с великим Пласидо Доминго, в Италии — со знаменитой Джульеттой Симионато. Пел с Карло Бергонци, которого критики прозвали «Паваротти шестидесятых годов». На мою долю выпало достаточно стран, городов, театров и общения с прекрасными певцами и музыкантами.

А.П.: Дмитрий, мне хочется спросить, почему Вы оказались в Мюнхене, в городе хотя и большой музыкальной культуры, но всё же не дотягивающем до перечисленных Вами больших музыкальных центров?

Д.X.: По причинам личным, семейным. Мюнхен для меня равноудалён от Люксембурга, где живёт мой старший сын от русской жены, и от Италии, где я встречаюсь со вторым сыном от жены-итальянки. Моя третья жена — немка, тоже певица. Мы живём в Мюнхене и растим нашу замечательную дочь Лизоньку, которой я часто пою песенку Чайковского «Мой Лизочек так уж мал». Но она и сама хорошо поёт в свои два года, хорошо говорит по-русски и одновременно служит маме переводчицей. Конечно, Мюнхен – не тот город, в котором я хотел бы умереть, но я остаюсь здесь до тех пор, пока не подрастут мои дети.

А.П.: Зато у Вас появилась возможность, как и у многих оперных звёзд, стать свободным художником, работать без дирижёра и режиссёра. Так ли это?

Д.Х.: Меня привлекает больше всего жанр сольного концерта, нежели опера. Люблю общаться с публикой непосредственно. В опере певец подвластен дирижёру, режиссёру, дирекции оперы и даже пианисту на репетициях. А в сольном концерте я несу свои раскалённые эмоции прямо в публику. Даю концерты в оперном театре в Генуе, в Лондоне, в Эдинбурге, в Норвегии и по городам Германии. В Мюнхене я нашёл себе замечательного пианиста Игоря Брускина. Он – выпускник ленинградской консерватории по классу профессора Натана Перельмана и отличник-аспирант Института искусств во Владивостоке.

А.П.: Много лет Игорь совмещал преподавательскую работу по классу фортепиано в музыкальном училище города Магадана с сольными выступлениями. Музыкальная публика Мюнхена, Ингольштадта и других городов Германии уже успела полюбить этого музыканта, посетив его сольные концерты...

Дмитрий, я была на Ваших концертах и на репетициях. Вы поёте на многих языках мира, но главный репертуар у Вас всё-таки русский. Поэтому мой последний вопрос — нет ли у Вас желания вернуться Домой, на Родину, навсегда и насовсем?

Д.X.: Обожаю, болею Россией. Не думаю, что насовсем, но пора! Пора не только на покорённые мною сцены Большого, Кремлёвского Дворца, зала Чайковского — мечтаю о выступлениях в русской глубинке там и где, как поёт Борис Годунов, «...голодная, нищая стонет Русь».