Но до этих событий было ещё целое сорокалетие, которое мне нужно было прожить дома до окончания школы в семье. Чтобы совсем не «отлынивать» от семейных проблем, я стала добытчиком хлеба насущного — по 8-10 часов простаивала в очередях. Приходила, на ладошке химическим карандашом записывала номер и много часов проводила за чтением, а иногда можно было где-то рядом под кустом и немного подремать. Мирная очередь оставалась мирной до времени, пока не привозили хлеб и начиналась его разгрузка. Тогда очередь моментально ломалась и превращалась в разъярённую толпу людей с воплями, драками, побоями и жуткой руганью. Сначала хлеб доставался всем сильным. Раздавить, растоптать ребёнка в такой очереди было несложно, а однажды меня кто-то подбросил вверх, и я по плечам взрослых дошла до самого прилавка. Самым ужасным было услышать слова сытых тёток-продавщиц, когда они кричали в толпу: «Расходитесь, хлеба сегодня больше не будет!»
Не помню, кто из диссидентов написал, что он родился в очереди. Я же благодарна судьбе за то, что выжила в очереди. Уже взрослой я прочту, что по китайскому гороскопу я — баловень судьбы. Долго хохотала, а потом поверила в эти слова: моя линия судьбы многократно могла оборваться, могла она оборваться и за буханку хлеба в очереди...
Не только добытчиком хлеба, но вместе с бабушкой, Галиной и Надюшкой мы стали заготовителями даров природы на зиму. За лето мы обходили все наши леса и болота. Собирали грибы, орехи и ягоды. Орехи собирались радостно и весело, собирали мы их в наволочки и тащили на себе как рюкзаки. Однажды, будучи уже взрослой, мне доведется в Сибири пойти с шорцами собирать кедровик. Какая же это трудная и тяжёлая работа!
На Смоленщине кедр не растёт, и в детстве мы этих лакомств не знали: ни лакомств, ни деликатесов в детстве не было. Помню бабушкины слова: «Ты же у нас барыня, зачем тебе щи — тебе марципаны подавай!» Слово звучало волшебно, и свой первый марципан я съела в ночном кафе города Вильнюса много лет спустя — не понравился. Сейчас могу купить лучший марципан Зальцбурга «Моцарт», но только для подарка, сама не ем.
Волшебно вкусным с детства для меня остаётся малиновое варенье, особенно если оно сварено теперь моей младшей сестрой. Раньше кудесницей по вареньям, конечно же, была бабушка. На наши заготовки всегда не хватало сахара и денег, поэтому собранную клюкву мы рассыпали по чердаку, бруснику замачивали. Эти ягоды я не любила и не любила их собирать — после войны эти болота были полны змей, и нужно было научиться отслеживать каждый свой шаг.
«Не бойтесь их, лежащих свернувшись в клубочек у пеньков, — говорила бабушка, — они греются на солнышке и на вас не нападут». Но у меня «лыточки» («коленки» по-белорусски) трясутся, когда я их вижу.
«Учись не бояться», — отвечала мудрая Анна Григорьевна.
После болота малинник казался божьей благодатью. Он растёт всегда на холмистых склонах, там всегда сухо и всегда душно пахнет летом. Ягоду собирали «по-Онегински». Бабушка говорила: «Как всегда, собираем большое ведро малины. Никто не кладёт в рот ни ягоды. Потом едим, что принесли с собой, отдыхаем, а потом собираем ягоду в рот до отвала».
Домой возвращались всегда уставшими, но если клюкву и бруснику можно было оставить до завтра в чулане, то малину приходилось варить в тот же вечер.
На следующий день, если оставался сахар, варили немного брусничного варенья с тыквой, тоже было вкусно, но я мечтала только о малиновом. Зимой очень хотелось заболеть. Я даже на колодец за водой бегала босиком — не помогало. Уговаривала бабушку время от времени уходить из дома, но она не уходила.
Мысленно я вела с ней разговор: «Не буду я воровать твоё варенье. Я только открою банку, обмакну ложку и тут же банку закрою». Но моим надеждам не суждено было сбыться. Повторяю, она всегда оставалась дома.
Ловлю себя на мысли, что часто вспоминаю бабушку. Она была личностью. Чего только стоили её крутые словечки, юмор сквозь слёзы и умение радоваться малому, незначительному! Не забуду, как она готовила «из ничего», пекла, обшивала и обстирывала нас. А как она пела! На всю жизнь она привила мне любовь и к русскому романсу, и к народной песне. Пела она за любой работой. Кроме традиционных и известных песен, были у неё и совсем забытые:
Вхожу я в комнату —
держит милый на коленях соперницу мою.
Красотка, не влюбляйся — всё это трын-трава.
Тебя же он забудет,
как позабыл меня.
Или
А чья это могилка травою поросла?
В семнадцать лет девчонка с любови умерла…
Ни бедность, ни наши трудные будни не убивали в ней желание жить. Володя Быковский однажды очень точно определил, чем отличается российская бедность от западной. Западный человек кричит прохожему: «Остановись, помоги, я беден!». Российская же бедность — заплатанная, накрахмаленная и хорошо выглаженная. Мы с бабушкой всё это прошли. Две иконы в серебряном окладе, старинный тульский медный самовар, медный таз для варки варенья и огромная медная кружка — всё это богатство было у нас всегда начищено до блеска. Чистить их научила бабушка мятой клюквой или кирпичной пылью. Думаю, что и сейчас смогу растереть кирпич до пыли, а вот подсинить бельё, накрахмалить и, главное, приготовить щёлок из древесного угля, в котором бабушка долгие годы стирала и кипятила бельё в саду в огромном чане, замурованном в кирпичах, — точно не смогу. Не смогу уже и сварить прекрасный напиток — овсяный кисель, а Анна Григорьевна всё умела, всё делала легко и быстро.
Свободное копирование
