Глава XI
К очень веселым дням в Колноберже относились дни наших именин, почти все приходящиеся на летние месяцы.
Самым торжественным образом, конечно, справлялось 29-ое июня, День Ангела моего отца, и 11-ое июля - именины мамa.
Накануне праздничных дней, вечером, приходили рабочие поздравлять с наступающим праздником: на именины папa - мужчины, на именины мамa - женщины, а на мои - девушки. Младших сестер поздравлять не полагалось.
Издалека, в теплом, душистом, летнем воздухе слышится пение; довольно нестройное и заунывное, как все литовские песни, издалека оно кажется поэтичным и нежным.
Заслыша пение, мы выходим на балкон. Пение всё громче и ближе и, наконец, из темноты выходят, освещенные теперь светом наших окон, фигуры рабочих. Тот из нас, кому приносится поздравление, выслушивает пожелания и дает на чай и поздравители с пением уходят.
В честь папa стараются петь русские песни. Бывший солдат Казюк лихо запевает:
Три деревни, два села,
Восемь девок, один я,
Куда дееевки, туда я!
а хор весело подхватывает:
Девки в лес, я за ними,
Девки сели и я с ними...
А когда папa сходит со ступеньки подъезда, тот же Казюк выходит из толпы и ясно и четко, держа руки по швам, декламирует всегда одно и то же стихотворение Кольцова, видно единственное, запомнившееся ему со школьной скамьи.
На следующий день с утра всё в доме и усадьбе другое, чем всегда. Торжественно и необычно. Мы, дети, даем наши подарки к утреннему кофе. Мамa-то легко сделать подарок, а вот подарок для папa всегда огромное затруднение, и наша творческая фантазия не идет дальше вышитых или разрисованных закладок в книгу. Когда у папa собралось около дюжины таких закладок, мы стали дарить рисунки. Папa их трогательно берег, и они впоследствии, вставленные в рамки работы домашнего столяра, украшали стены комнат папa в Колноберже.
Сам папa в юности, пока была здорова его рука, рисовал; очень любил живопись и поощрял мое стремление совершенствоваться в этом направлении.
Позже, когда сестры подросли, стали мы ставить, в виде подарка и сюрприза, домашние спектакли. Текст писала моя сестра Наташа, с детства обладавшая литературным талантом. И родители и гости хвалили эти представления, но мы довольны не были и всё думали, что вот бедный папa обижен, получая только "Des cadeaux en l'air" ("Воздушные подарки".), как говорила Наташа. Папa смеялся и советовал шутя: "Вот что, вышейте мне галстук с большой красивой розой или шерстяные ночные туфли с незабудками крестиком". Я понимала шутку, но маленькие очень настойчиво просили гувернанток помочь им изготовить подобное великолепие.
На именины никто никогда не приглашался - соседи сами приезжали поздравлять: к папa одни мужчины, к мамa целыми семьями.
Но на Петров день всё же было больше народу, чем на Ольгин, так как поздравить своего "пана маршалка" (Предводитель дворянства по-польски.) приезжали дворяне из очень отдаленных имений. Съезжалось в этот день не меньше тридцати человек, некоторые из них жили за 50-60 верст. На Ольгин день приезжали лишь близкие соседи.
Готовились к этим дням заранее. Леснику было приказано принести ягод, орехов, дичи; экономка с гордостью приносила на кухню откормленных к этому дню птиц, но больше всех старался садовник Яша.
Задолго до именин приходил он по вечерам к мамa докладывать о проектах всяких улучшений и нововведений, задуманных им, как он выражался, "кодню".
А в самый "день" как кипела у него работа и в саду, и в оранжереях, и на балконах! Сам Яша, его постоянные помощники и помощницы, и нанятые по этому случаю поденные, работали, не покладая рук: чистили дорожки, приводили в порядок ковровые клумбы, ставили новые букеты в вазы и, главное, украшали цветами доску, клавшуюся посредине обеденного стола, в центре которой стояла высокая корзина с самыми красивыми цветами.
К шести часам вечера всё было готово, и начинался съезд гостей. В семь часов обедали, а потом сидели на балконе, гуляли, а иногда и танцевали.
Конечно, никто из детей на мужском обеде не присутствовал, на именинах же мамa, большие дети и гувернантки обедали за "взрослым" столом.
Во время обеда перед окнами столовой, в хорошую погоду, или в передней, в дождь, играл еврейский оркестр, тоже являвшийся на именины без приглашения. Папa любил заказывать музыкантам еврейский танец "майюфес", который они с особенным удовольствием и задором исполняли. Если организовывались танцы, то танцевали, конечно, все, и стар и млад, как в деревне полагается. Даже моя старенькая Эмма Ивановна делала тур вальса, после чего довольно улыбаясь говорила:
- Das bleibt immer in den Gliedern (Это всегда остается в членах.).
Самое чудное, конечно, было для меня, когда пригласит папa. Он такой большой, что всё время летишь по воздуху, лишь изредка касаясь ногами земли.
Раз как-то был у нас большой обед. По какому случаю не помню, но не в день именин, и я должна была обедать с маленькими, что мне в мои четырнадцать-пятнадцать лет казалось очень обидным. Мне вовсе не было веселее обедать со взрослыми, откровенно говоря, в детской было даже гораздо веселее, но быть поставленной наравне с восьмилетней Наташей казалось настолько оскорбительным, что я молилась:
- Господи, сделай чудо, сделай так, чтобы я сидела за большим столом!
Мне это казалось ужасно важным, и молилась я искренно. И чудо совершилось. Почти перед самым обедом, когда, казалось, была потеряна всякая надежда, вдруг в мою комнату входит папa и говорит:
- Матя, скорей надевай свое самое нарядное платье, ты будешь обедать с нами. Из Тотлебенов одна не приехала и для тебя есть место.
Несмотря на то, что я весь обед промолчала, это был один из счастливейших дней моей жизни.
Свободное копирование
