Нас сопровождал любимый преподаватель навигации Як-Як Шапошников в своей неизменной, с позеленевшим от времени "крабом", морской фуражке и видавшем виды пальто из кожи молодого верблюда. Путь лежал через Ленинград, где следовало пересесть на поезд, идущий в Мариуполь. Некоторые наши ребята впервые оказались "на просторах Родины чудесной..."
Первые ощущения величия страны у нас появились на крупной узловой станции Ясиноватая, где поутру наш комсорг Н. Кююн не обнаружил своих супермодных "корочек", вместо которых стояли два перевязанных проволокой предмета, пару десятилетий назад могущих быть полуботинками. Сложилась прелюбопытная ситуация: какой-то рядовой строитель светлого будущего скоммуниздил туфли у комсорга. Но горечь утраты компенсировало другое, весьма приятное обстоятельство.
На огромной станции стоянка поезда была продолжительной, и мы, облачившись в парадную форму, гуляли по перрону. И обратили внимание, что вдоль поезда сновали старушки и мужчины с корзинами, в которых были яйца. Ко мне подошел мужик и негромко спросил: - "Моряк, горилки хошь?" Опустив корзину, он снял маскирующий слой яиц, под которыми красовалась резиновая грелка. Поскольку подобные вопросы в курсантской среде решались коллективно, да и мой наличный рублевый запас не позволял заключить сделку без посторонних инвестиций, я попросил немного подождать, удалившись на совет. Дискуссии не было, все проголосовали "за". Но вопрос следовало согласовать с Як-Яком. Никто из курсантов и никогда не видел его с рюмкой в руке. Наше предложение он поддержал шутя: отведайте, мол, украинской самогонки... Забегая вперед, скажу, что мы этим делом не злоупотребляли ни на практике, ни после неё. Никто из нас на принудительном лечении от алкоголизма не был. Все выпивали в количестве умеренном и разумном.
Содержимое грелки имело два привкуса: один свой, родной - сивушный, другой приобретенный - резиновый. Оба нам, однако, не помешали, и горечь утраты модных корочек постепенно отодвинулась на задний план.
Поезд быстро приближал нас к конечной точке сухопутного путешествия, а на память приходила мелодия модной в то время легкой немецкой песенки "Kleine Marian", которую во всю мощь курсантских глоток мы орали в тамбуре. Поскольку слов этой песни мы не знали толком, эстонский поэт, пожелавший остаться неизвестным, сочинил две строчки весьма пошленького текста на своем языке. Текст этот я по понятным причинам привести не могу. По тем временам, нужна была уверенность, что, по крайней мере в нашем вагоне, не было людей, понимающих эстонский язык. История знает и другие случаи.
Как-то в лондонской подземке один будущий известный капитан послал другого не менее известного будущего капитана в задницу. Через три остановки, покидая вагон, миловидная леди сказала ему: - "Вы послали своего друга в очень темное и вонючее место". В нашем случае всё прошло гладко, а примкнувшие к нам ребята и оравшие вместе песню просили записать слова.
Свободное копирование
