183 письма с Севера - 128

Глава 66

На фото моя тёща Муравейникова Любовь Максимовна (1918-1997) (она третья слева) с детьми (слева направо): Вячеслав (1951-2009), Надежда (1954), Любовь (1953), Вера (1956) и Владимир (1948).

 В 1970 году, когда мы с Любой только познакомились, её брат Володя ещё холостячил. Жил он на первом этаже в однокомнатной маломерке, полученной от Ермаковской киносети сразу после окончания Алма-Атинского кинотехникума. Об этом я уже как-то упоминал. И в этой же квартире он провёл первые годы после женитьбы.

 К лету 1971 году Володя перешёл работать дефектоскопистом на Ермаковскую ГРЭС в лабораторию металлов. Похоже, что эта работа ему не нравилась, а может, имелись и какие другие причины, но через год Муравейников вернулся под крышу родного кинотеатра «Юбилейный» опять на должность технорука. В 1975 году Володе от киносети выделили новую двухкомнатную, на втором этаже, квартиру обычной планировки. Мы с Любой и Игорьком в это время жили под Ермаком, в посёлке Беловка, в трёхкомнатном коттедже. Мои тесть с тёщей жили тоже в Беловке на берегу Белой речки в собственном доме в километре от нас. В 1971-1972 году мы с Любой в тяжёлые для нас времена жили в этом доме с её родителями. Этот дом был перестроен и добротно отремонтирован, с уверенностью могу сказать, в бОльшей степени нашими руками.

 23 июля 1977 года в возрасте 74 лет умер тесть, Пётр Ермолаевич. Умирал тяжело. Как-то весной пошёл в местную баню, в парилке поскользнулся и упал с полка. Видать, сильно ударился, отбив что-то из внутренних органов. И слёг. Последние два месяца уже не вставал, отчего появились пролежни. Любовь Максимовна и моя Люба (мы с 1974 жили и работали в Беловке), добросовестно ухаживали за ним. На выходные дни из Ермака приезжали сюда и другие дети.

 Вскоре тёща осталась одна в большом просторном доме с небольшим хозяйством: корова, тёлка и несколько кур. Она оказалась в большой растерянности: что делать, как жить дальше? Мы с Любой добрый десяток раз приезжали к ней на мотороллере (у меня был «Турист») и настоятельно убеждали: «Мама, переходите жить к нам, у нас большой коттедж, рядом есть огород и сарай для скота, будем держать хозяйство, молочко будет и у нас, и у ваших детей. Здесь, на природе, вы будете поправлять своё здоровье. А на часть денег от продажи дома купим мотоцикл с люлькой, чтобы легче управляться по хозяйству».

 После нас к ней приходили другие «советчики» — дочери Надя с Верой, похоже, и Славик, а также главный «голос» — Володя, который к этому времени стал работать начальником — директором Ермаковской дирекции киносети. Все не просто забоялись, что Маслов будет «купаться в сметане» и вместе с их мамой здесь окажутся и её деньги, — они не хотели этого допускать в принципе.

 Володя прекрасно знал, что его Юля со свекровью, то бишь с Володиной мамой, давно не то, что не любили, а едва переносили друг друга, но всё равно уговорил маму перейти жить к ним в их маленькую двухкомнатку. Дом в Беловке спешно, по дешёвке, продали, деньги оказались под единоличным контролем Володи. Он маму и прописал сразу в своей квартире, тоже выгода — возможность получить трёхкомнатную квартиру.

 Любовь Максимовна оправдывала свой выбор тем, что у Володи в квартире есть коммунальные удобства, а для старого человека это важно (в своём доме без них как-то успешно обходилась!), рядом есть телефон, и можно быстро вызвать скорую помощь, и тому подобное. Осуждать её за такой выбор сложно, но я считал это явным предательством по отношению к нашей семье. Я не только чувствовал, но и видел, что моя Люба — это единственный серьёзный человек, который по настоящему любил свою маму, искренно беспокоился об её здоровье, и с которой моей тёще жить было бы комфортнее всего. Не знаю, как Люба, а у меня в душе осталась на тёщу обида.

 Прошёл почти год. Как-то в июне мы с Любой приехали в Ермак и зашли к Володе навестить Любовь Максимовну. Мы знали, что в эти дни Володя ездил в командировку в Москву, решили заодно поинтересоваться у него, что там новенького в мире. Когда зашли в квартиру, увидели в зале на стене новый большой красивый ковёр, а на полу — дорогую шерстяную дорожку. В углу на чёрных ножках поблёскивала полировкой новая современная стереорадиола. Да... Живут же люди! Неужто всё это приобретено на одну Володину зарплату в сто сорок рублей?

 Прошёл ещё месяц. Однажды, погожим летним деньком, мы увидели, как к нашему коттеджу, грузно шагая и держа в руке маленький старый фибровый чемоданчик, неспешно приближалась любимая тёща, приехавшая из города рейсовым автобусом. Вошла во двор, устало присела на скамейку. Потом изрекла: «Ну, вот, детки, встречайте! Буду у вас жить».

 Несмотря на прошлую обиду, к тёще я относился нормально. Мы выделили ей одну из комнат. Люба постоянно для умывания грела маме воду, вечерами шампунем мыла ей опухшие за день ноги, а потом до волдырей натирала руки, стирая массу её нижнего белья. По размерам оно не какое-то там мини-бикини, а имело настоящие парашютные параметры.

 Как-то раз, по простоте душевной на что-то ещё надеясь, я заикнулся тёще, мол, если бы мы, мама, купили с вами хороший мотоцикл с коляской, я бы возил вас на нём и в Ермак, и в больницу. Она дипломатично уклонилась от ответа, сказав, что сейчас между Ермаком и Беловкой часто ходит городской автобус, а уж если что, то Володя на казённой машине может свозить её куда потребуется. Всё ясно — тёщины денежки где-то «зависли».

 Вот в этот момент и решил я дать телеграмму Льву в Надым, мол, брательник, выручай, хочу на Север, здесь оставаться нету мочи. Через некоторое время я получил долгожданный ответ, тоже телеграммой: «Готовься север, жди вызов». В эти же дни мы с Любой попросили у тёщи в долг 400 рублей, чтобы основательно подготовиться к северу. Здесь Любовь Максимовна тоже повела себя не лучшим образом, о чём я уже рассказывал в главе 27.

 После моего, а потом и Любиного отъезда в Надым, тёща одна осталась жить в нашем коттедже. Володя не стал брать маму хотя бы на зиму к себе. Почти каждую зиму тёща, болея, ездила в Усть-Илимск «на побывку» к младшим дочерям Наде и Вере, которые к этому времени уехали туда жить.

 В июле 1981 года у Володи с Юлей родилась дочь Лена. Теперь в их двухкомнатной маломерке числилось по прописке пять человек: их четверо и + Любовь Максимовна. К декабрю 1982 года Володе от киносети выделили новую трёхкомнатную квартиру, о чём нам тёща сообщила в письме из Усть-Илимска. Позже мы узнали, что вместо одной трёхкомнатной, Володе дали две квартиры — однокомнатную для его мамы и двухкомнатную для него. Случайно это получилось или по пожеланию Володи, мы так и не знаем до сих пор. Скорее всего, случайно, потому что одна трёхкомнатная их больше устроила бы. Обе квартиры, как я уже упоминал, располагались рядом, на одной площадке.

 В 1983 году в отпуск я не ездил, а Люба после поездки на лечение в Белокуриху заезжала на несколько дней в Ермак. Вернувшись в Надым, она мне рассказала, что у Володи что-то такое произошло на работе, что он вынужден не только уйти из начальников, но и уволиться из киносети, и теперь просится на работу в Надым. Хотя на этот счёт у меня есть своя версия. Володя и Юля видели, как мы, приезжая с севера в отпуск, могли позволить себе купить из вещей или одежды что-то такое, о чём другие мечтать не могли. Скорее всего, Юля «допекла» мужа его материальной несостоятельностью до такой степени, что он решил уволиться со своей любимой работы и уехать на заработки куда угодно (зарплата у него на должности директора киносети составляла не более 150 рублей в месяц).

 Вскоре Люба отправила брату вызов для работы в Надыме. Володя прилетел к нам 7 октября 1983 года. Когда я случайно заглянул в его трудовую книжку, то увидел, что из киносети он уволился 6 октября, а не раньше, как уверяла меня Люба. В марте 1984 года в Надым прилетела и Юля с детьми. Их квартира в Ермаке осталась стоять пустой. Правда, на некоторое время в 1985 году они пускали туда пожить старшую сестру Раю с её мужем Петром и сыном Иваном, но потом их оттуда по какой-то причине выселили.