Глава 12
А сейчас расскажу о том, как в этот период или немного позже, когда уже родился Лёва, мама подвергла смертельной опасности и свою жизнь. У нас возле дома стоял очень старый сарайчик, стены которого были из плетня, обмазанного глиной, и который всегда служил кладовкой.
Однажды, когда отец был на работе, мама надумала в нём прибраться и вдруг увидела красивого чёрного паука с мохнатым брюшком, который был размером чуть не с маленького воробья. Мама взяла прут и стала с пауком заигрывать: подталкивала его то в одном направлении, то в другом. Крупное насекомое становилось в позу, угрожающе поднимало лапки, наконец, ему удалось убежать и спрятаться под ящик, где лежал старый домашний хлам.
Вечером о своей находке мама рассказала отцу. Он сразу пошел в сарай, отодвинул ящик и увидел странную норку, похожую на мышиную. Тут же взял банку с керосином и залил немного жидкости в отверстие. Через минуту из норы стал медленно выползать мокрый и блестящий от керосина огромный тарантул. Такого страшилища отец никогда не видел, но знал, что тарантулы очень ядовиты и рассказал об этом жене. Напуганная этим случаем, впредь она стала очень осторожной при знакомстве с незнакомыми казахстанскими «букашками».
Был ещё один тревожный случай, связанный с мамой, правда, это было тоже немного позднее, но я об этом сразу расскажу. Когда сельская баня, расположенная у нашего дома, сгорела (об этом случае ещё упомяну), родители стали мыться у знакомых, имеющих во дворе собственные бани.
В тот день договорились помыться в бане у Карташовых — жила тогда такая семья у самой пристани. Когда подошла очередь моих родителей, мама решила первыми искупать детей, а потом уж идти самим. Вьюшку (задвижку) на дымоходе немного прикрыла, чтобы не выпускать драгоценное тепло. Сначала выкупала меня, потом Лёву и уложила нас отдохнуть в прихожей комнате у хозяев, а сама ушла в баню. Вскоре я увидел, что отец буквально на руках внёс маму в прихожую, уложил на кушетку и открыл дверь настежь. Вокруг озабоченно суетились хозяева, пытаясь выяснить, в чём дело. Отец сказал, что мама угорела. Кое-как она отдышалась, раза три потом вставала — её сильно тошнило. Впредь, прежде чем помыться в банях своих знакомых, отец по несколько раз проверял печные вьюшки.
23 сентября 1948 года, в четверг, родился мой брат Лев. К этому времени исполнилось два года, как мама уехала из Белоруссии. Сильно скучая по своим родным, ночами, особенно когда отец уходил на дежурство, она всё чаще и чаще безутешно плакала в подушку. Порой, уложив нас спать, писала длинные, слезливые письма на родину. Ответы от Александры Ивановны приходили не сразу. Мама стала часто упрашивать мужа уехать в Борковичи. Отец молчал. Отношения между ними оказались натянутыми.
Володя после окончания школы успешно поступил в Куйбышевское лётное училище, а Пётр после семилетки поступил учиться в речное училище Омска. У нас осталась жить только Дуся. Помощницей она была неважной, и теперь вся нагрузка по хозяйственным делам легла на мамины плечи. Отец постоянно находился на работе, а в свободное время отсыпался, по привычке накрыв голову подушкой. Иногда брал в руки аккордеон, уходил в дальний угол и начинал подбирать какую-нибудь знакомую мелодию. Маму это «пиликанье» очень сильно раздражало.
Дусе тоже нравился аккордеон и она с разрешения отца начала понемногу подбирать несложные мелодии, особенно ей нравились песни и мелодии из фильмов тех лет. Чтобы нам не докучать своей несовершенной игрой, негромко тренировалась в своей комнатке.
К осени в хозяйстве появилась новая забота: отцовы родители подарили нам стельную тёлку Бурёнку. Отец построил для неё возле дома небольшой сарайчик. За Бурёнкой тоже нужно было ухаживать: приносить сено, убрать навоз, поить водой — и всё это требовалось делать ежедневно. Пока Дуся присматривала за мной и моим маленьким братом, мама водила строптивую тёлку на водопой, потом прибиралась в сарае.
Зимой Бурёнка отелилась. В сарае было очень холодно, поэтому телёнка сразу же занесли в дом и привязали в углу той комнаты, где стояла Дусина кровать, предварительно постелив ему соломы. Поскольку копытца у него после рождения были мягкими, он всё время скользил, а то и вовсе шумно падал набок и мне его было жалко.
Мне хорошо помнится, как проходил обычный вечер в нашем доме в то время. С вечера жарко натапливалась печь, готовился ужин и если на плите что-то пригорало, сизый туман очень долго висел в комнате. После ужина мама устанавливала на двух табуретках «знаменитую» ванну, наливала в неё тёплую воду, купала Лёву, потом меня и распаренных и розовощёких сразу укладывала спать. Брат засыпал быстро, а я ещё некоторое время наблюдал за происходящим. Видел, как мама выливала из нашей «купели» в ведро мутную от мыла воду, выносила её на улицу, при этом ворвавшийся в комнату холодный воздух доходил и до моей кроватки. Потом с клубами пара в комнату входил отец, раздевался, долго тарахтел рукомойником и садился ужинать. Всё почти молча. Через некоторое время родители направлялись к своей постели и тушили керосиновую лампу. В наступившей темноте слышно было, как шумели на печи оставленные на ночь вёдра, в которых таяли куски льда, а из комнаты, где спала Дуся, долго доносилось «шараханье» новорожденного телёнка.
Свободное копирование
