2 мая. [...]
На Пасху я был в храме Христа Спасителя всю ночь, до пяти утра. Утром гулял по Москве, любовался ею и вслух объяснялся в любви этой своеобразнейшей капризнейшей красавице, сердцу России, белокаменной красной столице мировой революции. Прекрасна Москва, и кому доступно представление о величественном, не может ее не полюбить.
Пришел домой в половине седьмого. Монашки стояли на паперти монастырской церкви и мирно беседовали. В воздухе, полусветлом, кружились голуби. Я крикнул монашкам: «Христос воскресе». И все как одна громко ответили: «Воистину воскресе». Христосоваться с ними — не христосовался. А в восемь я, усталый и измученный, пошел дежурить в Университет Свердлова по наряду отряда особого назначения. Дежурил до 12 дня.
А накануне вечером был у Волковысских, где на редкость приятно в милом обществе провел время до 12. Были и кое-какие яства. Так я в день пасхи служил всем богам — православному, Бахусу, большевистскому. В обиде только еврейская пасха. Богослужению в храме Христа Спасителя нельзя отказать в известном великолепии, гармонии и привлекательности. Я стоял возле патриарха. Молились немногие. Большинство пришло смотреть. Было много коммунистов. Толпа поговаривала, что нарочно собралось их так много, что они мобилизованы были МК, так как боялись демонстрации против изъятия ценностей. Настроение толпы даже в церкви — резко антистарорежимное, даже советское. Говорили, что в былые времена в церковь пускали только богатых, бедные должны были стоять на паперти.
За это время у нас в монастыре изъяли ценности. Было шуму, на улице все время стояла толпа. Были аресты. Изъятие ценностей продолжалось двое суток. Монашки после изъятия ходили, как мокрые курицы, или лучше, как обесчещенные.
Был в театре, видел французскую пьесу, слушал Собинова в «Царе Салтане». Был с Днепровой. Сдал зачет по упражнениям по физике. Устроил Шилову отъезд на съезд химиков...
Внимание всех привлекает Генуя. Там, как сообщают наши последние вечерние телеграммы, раскол между союзниками. Быть может, одержим победу.
Отступление, главным образом идеологическое, идет по всему фронту. То, что месяц тому назад считалось еще ересью, теперь общеизвестная истина. Осинский в «Правде» восхваляет писателей, осмеивающих наш военный коммунизм с его мандатами и удостоверениями; он же заявляет, что угнетение личности не есть социализм, а военный коммунизм.
Вообще военный коммунизм, впервые выдвинутый Мартовым в 1917 г., в декабре, в «Луче» — органе РСДРП, тотчас же поддержанный Лениным, становится притчей во языцех, символом всего неудачного. Никто уж не спорит теперь с Лениным, что была «ошибка»...
Свободное копирование
