15 февраля.
Сегодня исполнился месяц с начала дневника. Месяц страданий, пыток, отчаяния. Но все-таки, не знаю почему и в чем, но чувствую, что месяц даром не прошел. Силы ко мне отчасти вернулись, надежда, хоть и слабая, стала вновь мне улыбаться. Я вновь списался с родными. Сдал зачет. Главное, стал действовать. Поездка в Ригу пока не удалась, но я еще попытаюсь. Сегодня стал действовать через Герсона, Иванова и еще некоторых. Главное — действовать. Покой, пассивное страдание — это смерть. Даже хуже смерти. Смерть ведь бесчувственна.
Впрочем, сегодня меня обокрали, вытащили бумажник с документами, без денег, в Петровской кассе. Пропала моя парткнижка. Будут хлопоты, и время пропадет. Я вора поймал. Мальчишка лет пятнадцати, сирота, мать — прачка. Он работал на автоброне, теперь уволили при сокращении штатов. Обычная картина. Когда я за ним погнался, он захлопнул дверь перед моим носом и бумажник передал другому мальчику. И не сознался, настаивает на своем: ничего не знаю. При допросе заплакал и меня назвал барином. Это на меня подействовало, как ушат с холодной водой. Вот тебе охрана матерей и детей, о которой я мечтал с 15-летнего возраста! Никакой охраны нет. Гибнут дети тысячами, и мы о них начинаем заботиться только, когда они нас обкрадывают. Идет война между сытыми взрослыми и голодными детьми. Голодные девочки продаются и заражают сифилисом, а мальчики лезут в карманы. Мы о первых не тревожимся, а вторых сажаем в тюрьмы и окончательно портим. А я продолжаю держаться своего старого мнения — когда дети преступны, взрослые виноваты. Все мы, одетые и неголодные, виноваты перед этими детьми. Я решил его освободить. Но начальник отделения мне дал понять, что это невозможно... Идя домой, я не столько думал о потерянной парткнижке, сколько о судьбе воришки. [...]
Завтра пойду в комиссариат и буду хлопотать об освобождении его. Непременно. Надо везде и всюду думать о человечности. Оказывается, лекции в ВТУ начались. Забастовка закончилась. Было собрание у свердловцев. У них тоже устраивается касса взаимопомощи. «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней?» Кончилось без пения «Интернационала». Разбежались. Весело...