Дневник Иосифа Ильина - 406

30 августа

Какие события. Голова идет кругом! 28-го мы наконец поехали в Ставку в Бердичев. Дорога одно удовольствие. В Бердичеве прежде всего бросилось в глаза какое-то смятение и беспокойство. По улицам то и дело разъезжали казачьи разъезды, стояли броневики, ходили толпы солдат. Говорили о том, что выступил Корнилов и издал воззвание, в котором говорится, что Керенский устроил провокацию, которой еще не видел мир. Пошли в штаб в оперативную часть, где я встретил своего знакомого капитана Мальцева, заведующего телеграфом и аппаратами Ставки, — он сказал, что это все правда, но что никто вообще ничего точно не знает — во всяком случае, Деникин послал телеграмму, что вполне присоединяется к генералу Корнилову, а теперь фронтовой совет вынес резолюцию, в которой грозит арестовать генерала Деникина и начальника штаба Маркова, так как Керенский телеграфировал, что Корнилов изменник.

Я все же предложил выполнить нашу задачу и явиться к генералу Деникину — Смолянинов со мной согласился, но Багнюк категорически отказался, сказав, что ему делать нечего и он едет обратно.

В одиннадцать часов мы подошли к дому главнокомандующего, у подъезда которого стояли два часовых. Поднялись по лестнице во второй этаж. Налево сразу комната, в которой сидели адъютанты, прямо были двери в кабинет Деникина. Нас встретил штаб-ротмистр Ахтырского гусарского полка и какой-то прапорщик. Штаб-ротмистр оказался адъютантом, а прапорщик товарищем председателя фронтового комитета — Шамраевым.

Я просил доложить о нас генералу Деникину, на что Шамраев ответил, что сейчас положение такое, что главнокомандующий вряд ли сможет принять нас, да и генерал Деникин больше не командует фронтом, так как вызван другой генерал — Огородников — по постановлению фронтового комитета. Все же штаб-ротмистр вошел в кабинет и через секунду сказал:

— Если хотите, можете войти.

Я пошел, а Смолянинов остался разговаривать с Шамраевым.

В расстегнутом кителе, видимо волнуясь, ходил по кабинету генерал Деникин. Когда я поравнялся с письменным столом, стоявшим вдоль комнаты у окна, приходившегося справа, генерал Деникин остановился, а я ему отрапортовал, кто я и откуда. Генерал Деникин грустно, но твердо сказал:

— Теперь я ничего не могу сделать, и если есть какие-нибудь просьбы, обращайтесь к моему заместителю генералу Огородникову, который уже едет, вам же советую скорее отсюда уходить, так как нас с минуты на минуту могут арестовать.

В это время из-за занавески другой комнаты из дверей слева показался высокий генерал Марков, он был совсем без кителя.

— Вот я говорю, ваше превосходительство, капитану, что мы ждем каждую минуту ареста...[1] — и затем, обращаясь ко мне: — Благодарю вас, капитан, — и подал мне руку. Когда я вышел, в передней стояли солдаты. Смолянинова уже не было. В углу я заметил маленького горбатого человека, который оказался, как я узнал через два часа, корреспондентом «Русского слова», Лембичем. В это время вошел все тот же прапорщик Шамраев и сказал, что меня, пожалуй, не выпустят из Бердичева и что лучше, если я зайду в комитет, где он мне устроит пропуск.

На улице толпились солдаты, ездили казаки, против дома стоял броневик с пулеметами, направленными на здание.

Меня охватило чувство сосущей тоски и безнадежности, и я вспомнил, что такое же ощущение я впервые переживал, когда мы выезжали на позицию вечером под плач и причитания жителей деревни. Пошел в совет. В большом доме было много коридоров и пустых комнат со столами, стульями, с окурками и плевками на полу. В открытые окна вливались горячие, золотисто-пыльные лучи солнца, жужжали роями мухи. На столах валялись карандаши, бумага, стояли грязные чернильницы. Мои шаги гулко раздались по коридорам. Я по очереди заглядывал в комнаты, пока не увидел какого-то солдата, который стоял спиной ко мне у окна. Во всей его фигуре было что-то удивительно знакомое — пахнуло старым, чем-то давно забытым. Он повернул голову.

— Лебедев?! — воскликнул я.

— Капитан Ильин, — в свою очередь удивился солдат. Это был мой старший писарь 4-й батареи 37-й артиллерийской бригады, с которым я более двух лет заведовал хозяйством. Это был знающий, прекрасный старший писарь с отличным почерком, честный и хороший, я его очень любил и ему был обязан тем, что не просчитывался, выучился хозяйству батареи и знал все его тонкости.

— Что вы здесь делаете? — спросил я его.

— Я делегат от дивизии и теперь работаю здесь в совете...

— Какой же вы партии, Лебедев?

— Конечно, эсер...

— Ну и что же, думаете, будет толк от всего этого?!

— Отчего же не быть. Конечно будет. Теперь мы сами возьмем все в свои руки...

Говорить мне было не о чем больше, я чувствовал, что ни я Лебедева, ни он меня не поймет. Я сказал ему, зачем пришел. Он сейчас же взялся написать бумагу и предложил подождать или доктора Лебедева, председателя совета, или же Шамраева. Своим красивым, писарским почерком он мне быстро написал бумагу на бланке: «Сим удостоверяется, что штабс-капитан Ильин едет к месту своего служения в город Житомир в первую школу прапорщиков Юго-Западного фронта».

Я присел, закурил папиросу, глядя на струящиеся лучи солнца. Мысли путано вертелись, ни на чем не останавливаясь. Послышались шаги, и вошел Шамраев.

— Вы здесь уже? Ну вот и хорошо, я сейчас подпишу. Через час идет автомобиль в Житомир, с ним вы и можете ехать.

— Г-н прапорщик, разрешите спросить, неужели вы выносили постановление арестовать ген. Деникина?

— Мы принуждены были вынести это постановление, потому что Керенский телеграфировал, что генерал Корнилов, а также все, кто с ним, — изменники, это с одной стороны, с другой, солдатская масса страшно взбудоражена, и если мы не арестуем генералов, то еще не известно, как может обернуться дело.

Шамраев мне понравился — он мне показался честным и хорошим человеком, хотя мне и неприятно было, что он эсер и состоит в совете, да еще товарищем председателя.

Автомобиля еще не было, и я пошел в штаб. Там царило полное смущение и беспокойство — буквально видно было, что каждый боится другого. У аппаратной кап. Мальцев нервно и громко кричал на того горбатого человека, который был час назад в передней Деникина. Когда я подошел к Мальцеву узнать, нет ли новостей, я спросил, кто этот господин, и получил ответ:

— Лембич, корреспондент. Я его сейчас обругал. Каждый раз лезет не спрашивая, потом посылает черт знает какие телеграммы!

Новостей не было, и я пошел обратно. У подъезда стоял уже автомобиль, который шел в Житомир. Я сел в него — ехали какие-то два солдата. Мы быстро неслись по прекрасному шоссе. Под самым Житомиром встретили целую вереницу автомобилей — везли арестованных генералов — начальника снабжения ген. Эльснера, Павского и др.