4 марта. Врангелевка
Оказывается, вот как все происходило. Записываю точно, так как это необычайно интересно — ведь мы переживаем великие исторические дни. Совет старейшин пятой Думы, собравшись в экстренном заседании и ознакомившись с указом о роспуске, постановил: «Думе не расходиться. Всем депутатам оставаться на своих местах».
27 февраля, то есть уже на другой день после решения Думы не расходиться, на сторону Думы переходят Волынский, Преображенский, Литовский, Кексгольмский и саперный полк. В тот же день и 28-го взяты арсенал, Главное артиллерийское управление, тюрьмы и освобождены все заключенные. В общей сумятице много было выпущено и уголовных. При взятии охранного отделения много бумаг и документов сожжено.
Между тем еще 26-го Родзянко послал телеграммы царю, генералу Алексееву и трем главнокомандующим фронтами: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Часто войска стреляют друг в друга. Необходимо немедленно лицо, пользующееся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца».
Телеграммы главкомам содержали, кроме этого текста, просьбу поддержать перед Царем обращение Родзянко.
Брусилов ответил: «Вашу телеграмму получил, свой долг перед родиной и Царем исполнил».
Рузский: «Телеграмму получил, поручение исполнил».
27-го Родзянко посылает вторую телеграмму: «Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет поздно. Настал последний час, когда решаются судьба родины и династии».
В этот же день подал в отставку Голицын и министры, кроме Протопопова. Говорят, что эту вторую телеграмму Воейков не передал Государю. Полагаю, однако, что это дело не меняло.
Во всяком случае, насколько Государь не понимал положения, показывает тот факт, что он еще пытался посылать части для усмирения Петрограда, а сам выехал из Ставки в Царское и дорогой не отступал от обычного времяпрепровождения.
Части под командой ген.-ад. Иванова были остановлены в Царском артиллеристами, и наш Нарушевич длинный (младший) вошел в поезд и объявил Иванову, что артиллерия откроет огонь по дворцу, где находятся Государыня с детьми, если Иванов продвинется дальше.
Между тем царский поезд вел командир железнодорожного полка Цабель. В поезде находились Государь, Воейков и Нилов — последний, кажется, как всегда, не совсем трезв. По дороге машинист нарочно испортил что-то, и поезд остановился. Государь спал, а Нилов, выйдя, напевал какой-то романс. Когда опять тронулись, Государю доложили о том, что в Петрограде революция, причем Воейков старался скрыть истинное положение и смягчить, а Цабель был настолько честен, что говорил все откровенно. Тогда Воейков будто бы воскликнул:
— Нужно открыть минский фронт немцам, чтобы они пришли усмирить эту сволочь!
И все это происходило в минуты величайшей исторической важности, в минуту величайшего исторического сдвига.
Царский поезд не был пропущен в Царское Село и дошел до Пскова, где находился главноком Северного фронта генерал Рузский. В Пскове, этом древнем русском городе, и произошло отречение Романова за себя и за сына. Таким образом, династия, выбранная на престол России более трехсот лет назад, закончила царствование 2 марта 1917 года в 15 часов. Страница истории перевернулась, и русскому народу предстояло заполнить следующую.
К Государю в Псков явились члены Временного комитета Государственной думы во главе с Гучковым и обрисовали ему положение. Представитель комитета закончил свои слова извещением, что посылать эшелоны войск для усмирения совершенно бесполезно.
— Что же мне делать? — тихо спросил царь.
— Отречься от престола, — ответил Гучков.
Однако этим отречением династия не прекращалась, ибо первоначально было предположено, до Учредительного собрания, регентство Михаила, но последний, 3 марта, то есть на другой день, отказался от престола.
Надо отметить, что вначале, то есть сразу же после первых известий о волнениях, большинство мыслило перемену как приход к конституционной монархии, и это имело свое основание, ибо разрушать все, что создавалось на протяжении веков, сразу ломать жизнь, разрушать все формы, каковы бы они ни были, не имея еще ничего нового, да еще пред лицом организованного и еще грозного врага, очень опасно. История не любит скачков, и хотя революция, в отличие от эволюции, есть насильственный переворот, но тем самым, что он свершился, доказывает, что назрела потребность в новой форме, более совершенной, но, однако, такой, которая бы являлась продолжением старой, более совершенной. И трехсотлетнюю, абсолютную монархию никаким образом нельзя вычеркнуть из истории России, а тем более речами и демагогией.
Эту мысль очень хорошо и выразил Павел Николаевич Милюков со свойственной ему ясностью. 2 марта в Екатерининском зале он сказал солдатам и гражданам, осветив общее положение и перечислив новых министров, на вопрос «А династия?» — ответил: «Я знаю наперед, что мой ответ не всех вас удовлетворит, но я его скажу. Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола или будет низложен. Власть перейдет к регенту великому князю Михаилу Александровичу...»— (продолжительный шум, негодующие крики) — «...наследником будет Алексей...» — (смятение, шум, крики: долой Романовых, долой князей. Это старая династия!!) — «Да, господа, это старая династия, которую, может быть, не любите вы, а может быть, не люблю и я. Но дело сейчас не в том, кто что любит. Мы не можем оставить без ответа и без решения вопрос о форме государственного строя. Мы представляем его себе как парламентскую и государственную монархию...» — (страшный шум, крики: Не надо нам монархии! Да здравствует республика!) — «Быть может, другие представляют иначе, но теперь, если мы будем об этом спорить, вместо того, чтобы сразу решить, то Россия очутится в состоянии гражданской войны и возродится только что разрушенный режим. Этого мы сделать не имеем права ни перед вами, ни перед собой!»
Свободное копирование
