25 января
Как быстро пролетели десять дней. Я жил точно в сказке, путешествуя по необозримым лесам, болотам и долам. Я еще не видел таких могучих боров с крепким запахом смолы, избушек полещуков, заброшенных среди могучих сосен, — странного народа с заросшими головами и лицом и говорящего на польско-русско-малороссийском языке.
Я останавливался на всех полустанках и разъездах, нанимал полещука, если не удавалось приехать по узкоколейке, и углублялся в самую чащу. Узкоколейки оказались в имении Уваровых и в казенном лесу, но и то в не очень большом количестве. Во всяком случае я точно записал протяжение и количество подвижного состава.
На одном разъезде было необыкновенно интересно проехать в дом управляющего, который отстоял от линии на двадцать две версты. Туда идет узкоколейка, и миниатюрный паровозик с несколькими платформочками как раз стоял у разъезда. Уже вечерело, и солнце опускалось за молчаливый сумрачный лес. Я сел на одну из платформочек, паровозик тоненько свистнул, звонкое, перекатное эхо далеко-далеко разнесло по всему лесу, ударяясь в станционное зданьице, и, тарахтя и подскакивая, загремели платформочки. Скоро стемнело совсем, и только вверху над головами горели звезды в просветах мохнатых сосен, да местами в болотцах, колеблясь, отражался их свет. Было жутко и странно в этом глухом незнакомом лесу ехать на тарахтящей и пыхтящей машине. Паровозик сопел, стучал, иной раз вспугивал тишину тонким свистом, который катился эхом Бог знает куда.
Я приехал часа через два и вылез в темноте среди балок, бревен, сараев. Пахло смолой, опилками. С фонарем вышел встречать сторож. Светился дом управляющего, большой двухэтажный сруб. И так странно было видеть в этом лесу огоньки в окнах, тепло и уютно светившиеся! Управляющий оказался милым лесничим, который чуть не полжизни провел в лесу и любит и знает его. В чистых, пахнущих смолой комнатах пили мы чай и говорили об охоте. Стены были увешаны рогами козлов, чучелами глухарей и тетеревов, кабаньими головами, лосиными рогами... Он живет одиночкой и кроме лесного хозяйства и охоты ничего не признает, говоря, что хотел бы прожить так всю свою жизнь.
И я искренно завидовал ему и думал, что и сам бы с наслаждением зажил такой жизнью.
Днем он мне показывал свое хозяйство, потом прошлись по лесу, и я, увидев на некоторых соснах колодки и дубинки на привязи, удивленно спросил его, что это. Оказывается, дикие ульи. Полещуки ставят колоды, а дикие пчелы роятся: чтобы уберечь мед от медведей, привязывают поленья.
Живут полещуки среди леса, где стоят несколько изб, низких и приземистых, на полянке среди обступившей чащи — кругом засеян картофель — это и все хозяйство. Едят картофель, собирают мед и охотятся, вот и все.
Но все кончается, кончилась и моя командировка, и завтра я уже буду опять в обществе Харченко, Педера, докторов и сестер. Должен сказать, что с тяжелым сердцем думаю об этом.