24 февраля. Львов
Осматривал и снимал достопримечательности. Чудный костел в готическом стиле и еще лучше часовня Боимов — памятник Ренессанса XVI века. Был в доме Яна III, смотрел прекрасные портреты польских королей, картины битв. Невольно перенесся в то далекое время, когда здесь жили, раздавались голоса, входили с трепетом в тронный зал Яна III, где теперь в эту минуту стоит русский офицер, участник великой войны 1915 года.
Да Бог ведает, что будет через несколько сот лет, не будет ли тут стоять какой-нибудь другой завоеватель?
Долго не мог уйти из Кармелитского монастыря, построенного двести лет назад Потоцким. Внутри он весь белый с золотом, густая колоннада, основание колонн из мрамора, а колонны алтарные целиком из голубого мрамора.
Приходил два раза. Второй раз не было ни души, и я сел за парту, поставил аппарат и долгой выдержкой снял внутренность. Необыкновенно хорошо было сидеть в полной звенящей тиши и смотреть на всю эту красивую роскошь храма.
Прекрасный вид открывается с холма Люблинской унии: синеют окрестности, дымкой фиолетовой тянутся дали, откуда наступали русские полки, «стальной щетиною сверкая». Внизу стрелы готической часовни Боимов, купола монастыря...
В трамвае, на вокзале, встретил сестру Зубова, лицеиста, товарища Всеволода Мусина-Пушкина по московскому лицею, который последнее лето приезжал в Самайкино с Пушкиным.
По улицам шли полки, одна из сидящих сестер спросила другую, что это за палочки у солдат за спиной, я объяснил, что для палаток, и, видя, что они общедворянской организации, спросил, какого они поезда, оказывается, что 151-го.
— А что? — спросила одна из них.
— Да у меня родственник Миша Толстой заведует 151-м.
— Так вы не Ильин ли? — радостно тогда воскликнула сестра. Ну тут и пошло. Оказывается, Екатерина Николаевна Зубова, разумеется, всех знает и знает, что я женат на Кате Воейковой, другая сестра, оказалось, все время работала в Черногории в институте с Софией Петровной Мертваго. Я взглянул на ее значок и спросил, что это, а она ответила, что получила его в Черногории. Тут уж совсем стало интересно. Пошли воспоминания, разговоры, вспомнили Петербург, Всевочку с его стихами, потом всех Мертваго.
Одним словом, я оказался в их поезде, где пил чай и беседовал, как давно знакомый, свой человек.
День выдался редкостный: солнечно, тепло, хорошо, как раз для осмотра.
Мой этапный поезд должен был идти в семь часов вечера, но так как 151-й отправлялся в двенадцать и тоже на Самбор, то я, пользуясь случаем и тем, что меня очень уговаривали, устроился отлично в санитарном.