8 февраля
Сегодня утром выступили. Если немецкий офицер в своем дневнике записал, что дороги у нас сверхъестественные, то как назвать здешние проселочные, я уж и не знаю. Ничего подобного не только не видел, но даже и не представлял себе. Зато местность очень красива: горы чем дальше, тем становятся все больше. Шоссе, вернее, дорога, носящая это название, вьется змеей, то поднимаясь, то опускаясь. С каждого гребня открывается панорама на холмы: поля по склонам и раскиданные то там, то тут халупы. Рядом с шоссе идет железная дорога, то перевиваясь с ним и пересекая, то убегая вдаль. То переезжаешь полотно по сводчатому каменному виадуку, то оно идет вверху по мосту, а шоссе внизу. Мосты через Санок разрушены, все средние фермы взорваны, но наши саперы крайние фермы поставили на место средних, а первые поставили из леса. Шоссе покрыто липкой жидкой грязью, доходящей по колено лошади — ничего подобного не видел. Слезть с лошади немыслимо. Как проходит пехота по таким местам?
Ночью пришел в Стришев — заброшенное, загаженное и разоренное местечко. Видимо, были недурные домики, нечто вроде дач с приличной обстановкой, но все теперь изломано и разорено. Александр топит печку остатками забора. В одном доме с выбитыми окнами и сорванными дверьми стоит прекрасный рояль, у него сломана крышка. Он весь исцарапан и изрублен — вероятно, наши казаки. Я узнал об этом рояле, потому что, проходя, вдруг услыхал странные звуки. Зашел, оказывается, несколько моих молодцов тыкали пальцами в клавиши.
Хочется спать, сейчас лягу. Съели с Ледой суп из консервов, больше ничего нет. В ушах стоит жалобный лепет ребятишек, голодных и оборванных: «Пане едну копиенку прошу».
Стараюсь щедрее платить всем этим хозяевам, у которых останавливаюсь.
Свободное копирование
