К моменту стабилизации Мандельштаму было тридцать лет, но для всех, даже для меня, он оказался человеком старшего, уже отошедшего поколения. И субъективно он относил себя не к ровесникам (Катаев, скажем, казался ему щенком, хотя был моложе года на четыре), а к "прежде вынутым хлебам". Теперь я понимаю, что в эпохи полной перетасовки поколение исчисляется не только по возрасту, но и по принадлежности к той или иной формации. "Мой прекрасный жалкий век"[1] вовсе не календарный девятнадцатый и не десятые годы, а незримая общность людей, не желающих ни убивать, ни присоединяться к убийцам. Одни называли себя гуманистами, другие христианами, но большинство интеллигентов верило, что ценностные понятия, нравственные и эстетические (до чего не переношу этого слова!), являются объективным завоеванием человечества, результатом исторического развития. К этому выводу пришел и Владимир Соловьев в "Оправдании добра", и Бергсон в своих гипотезах о происхождении религии и нравственности. По Бергсону[2], биологический вид, наделенный интеллектом, то есть человек, образует "закрытые общества" с целью сохранения вида. Для сплочения общества вырабатываются религия и моральный кодекс. Отдельные личности, светочи человечества, создают новые религиозные и моральные учения, обращенные ко всему человечеству ("открытое общество"). Законы и религия "закрытого общества" выводимы из биологической природы человека. Религия и высокая нравственность "открытого общества" - результат как бы расширения и даже преодоления биологической природы человека. Во всяком случае, они из нее не выводимы. Высшее проявление "открытого общества" для Бергсона христианство. Преодоление законов и установлений "закрытого общества" и прорыв в "открытое", в сущности, является следствием исторического развития, в котором огромная роль отводится выдающейся личности. Мне кажется, что теория ноосферы Шардена сложилась не без влияния Бергсона. Обе теории основаны на биологии, а исторический процесс, теряя чисто человеческую специфику, приобретает черты эволюции.
Владимир Соловьев исходил из совершенно иных предпосылок: чувство добра вложено в человека, оно является признаком его богосыновства. В своем высшем проявлении, в любви, человек резко выделяется из животного царства. Жизнь человека в обществе и любовь направлены не на сохранение вида, как у животных, но имеют другой смысл и другую функцию - это проблески высшей любви, то есть богопознания. Владимир Соловьев понимает религии, свойственные человеческому обществу, как различные ступени откровения и богопознания. Идея добра, составляющая сущностный признак человека в отличие от животного мира, выявляется в человеческом обществе постепенно с ходом исторического процесса, гуманистические идеи девятнадцатого века радовали Соловьева как признак углубления и победы добра. Он приводил в пример победоносного шествия добра борьбу со смертной казнью, которая завоевывала в его время все новых сторонников. В сущности, оптимизм Владимира Соловьева основан на абсолютной вере людей его века в прогресс[3]. Это не вульгарный прогресс властителей дум "шестидесятников", но все же оптимистическое понимание истории как движения вперед. Владимир Соловьев человек девятнадцатого века, и "Оправдание добра", как и "Смысл любви", написаны в девяностые годы. Людям двадцатого века трудно разделять оптимизм Соловьева, но все же и во мне теплится надежда (она затухает каждую секунду и скоро потухнет совсем), что испытания, пережитые человечеством, не пропадут зря. Но каждый день подрывает надежду, потому что новые поколения на Западе ничему не верят и не хотят задуматься о чужом опыте. Их слепота, равнодушие и идиотический эгоизм приведут Запад к тому, что мы испытали, только сейчас это несравненно опаснее, хотя бы потому, что не локализуется в определенном участке, а распространяется и покрывает всю землю отрядами, которые по заданиям начальства стреляют в окна, в людей, в душу человеческую, надевают на мыслящую голову китайскую каменную шапку, проламывающую череп, и рубят кисти рук тем, кто играет на рояле[4].
Даже такой глубокий человек, как Бергсон, несмотря на свой рационализм, видевший и знавший больше многих современников, сплошь и рядом закрывал глаза на то, что творилось в мире. Он знал, что "закрытые общества" ощерены друг против друга, но верил в безопасность человека в своем собственном "закрытом обществе". А ведь он жил рядом - бок о бок - со "сверхзакрытыми обществами" нового типа, которые уничтожали и крошили всех и каждого единственно с целью устрашения людей и ничтожного удовлетворения собственной потребности в величии. Какое гнусное величие, основанное на количестве пролитой крови и на штабелях трупов...
Свободное копирование
