Распределение прогулок было такое: с семи часов утра и до двенадцати часов гуляли в клетках политические, и двор был пуст. С часу гуляли общие, и в клетках — уголовные одиночные. Двор делился рогатками на две части: в одной гуляли общие привилегированные, в другой — уголовные непривилегированные. С трех до шести часов выводили лазаретных; политические и уголовные— подследственные — гуляли в клетках, а остальные больные на дворе — и тоже на две части: привилегированные отдельно от непривилегированных. Так как, прежде чем попасть в лазарет, я сидел в камере и знал, в котором часу выводят гулять политических, то утром, отворяя окно, я обыкновенно высматривал гуляющих в клетках.
Все политические (между ними было немало офицеров, и в особенности артиллеристов) имели очень сосредоточенный вид. Обыкновенно они ходили с такою же понуренной головой и сосредоточенной думой, как и мой лазаретный сосед, приговоренный к каторге и плетям. И аналогия между ними и соседом была, тогда как с обыкновенными уголовными ее и быть не могло. Обыкновенные воришки, как те малолетние, которые шутили и играли, очень хорошо знали, к чему их приговорят и насколько. Судьба их была им ясна. Но положение политических было настоящей нравственной пыткой, и пыткой преднамеренной, жестокой, ненужной и незаконной, хотя и исходящей из законности. Уж если меня, не подходившего ни под какое обвинение, прикрываясь законом, продержали четыре месяца, то что же могли ждать те, за кем находили вины? От полковника Жолкевича я знал, что Станюкович обвинялся в том, что давал деньги в пользу политических ссыльных, — а кто же их не давал? Усова — в том, что "была сборщицей денег для Красного Креста", то есть тоже политических ссыльных, — и таких было много. Нет закона, который бы запрещал помощь политическим ссыльным; уголовным эта помощь практиковалась открыто, и никого за это не преследовали. Но гр. Толстой и Плеве решили, что положение политических должно быть доведено до состояния полной физической и нравственной муки, чтобы, глядя на них, и "другим не повадно было". В этом случае они желали подражать Наполеону III, который высылал на смерть в Кайену; наши же наполеоны высылали на смерть в Сибирь или заключали в казематы, из которых едва ли кто-нибудь вышел живым. Задавшись великодушной мыслию изморить политических, они, конечно, поставили всякого заключенного в такое положение, что ему нельзя было не задуматься над своей судьбой. Мое дело было сравнительно ничтожное, и я был уверен, что оно не кончится ничем. И однако, после каждого допроса и ожиданий нового (а я всегда спрашивал Жолкевича, потребуют ли меня и скоро ли) я всегда придумывал всякие возможные и даже невозможные вопросы и подготовлял на них ответы. Но как же должны были готовиться к допросам те, за кем имелось что-нибудь, хотя бы даже такое невинное, как помощь политическим ссыльным, или сбор для них денег, или же знакомство с кем-нибудь из сосланных или заключенных. Всякий необдуманный ответ, оставляющий хвостик, сейчас же давал новый, — еще хорошо, если только к новому вопросу, а то и, пожалуй, к новому аресту. А собственная судьба! Дубецкий был прав, обзывая прокуроров палачами и кровопийцами, хотя в уголовных делах произвол был значительно меньше, чем в политических. Но как же назвать представителей той власти, которая поставила себе целью "искоренить" политические преступления — и для этого чуть не избивали младенцев в утробе матерей. В Якутскую область ссылали гимназистов за то, что порой у них находили запрещенные издания или шрифт. Казнили людей заведомо невинных за то только, что они были знакомы с Желябовым — это делалось для примера. Наконец, без нужды держали в предварительном по году и более. Кривенко и Усова арестованы 3 января, Станюкович 20 апреля 1884 и сидят до сих пор (апрель 1885 года), и когда кончится их дело — неизвестно. Новый прокурор судебной палаты Волков обратил внимание (на основании закона) на слишком продолжительное заключение и дал знать, что посетит дом предварительного заключения. Наше начальство готовилось к этому визиту не без страха. Ко мне пришел фельдшер и отобрал все лишние пустые пузырьки и баночки; эконом, обыкновенно никогда не появлявшийся, на этот раз обнаружил такое внимание, что, предупреждая о посещении прокурора...
Свободное копирование
