Лет десять назад, после разговора о моей поездке в Сибирь, Григорий Захарьевич Елисеев заметил: "А вам бы написать свои воспоминания". Мысль эта, высказанная Елисеевым, может быть, вскользь, мне понравилась. Лет через пять, живя в Выборге, я написал кое-что о моем первом знакомстве с Пекарским, Михайловым, Чернышевским. Не знаю, нашлось ли бы время продолжать то, что я начал в Выборге, если бы не похороны Тургенева.
Не вчера и не сегодня начались нападки на людей шестидесятых годов, но после убийства Александра II, с воцарением Александра III, когда убийство его отца прямо приписывали влиянию идей шестидесятых годов, единственная цель правительственной политики заключалась в том, чтобы и людей и понятия шестидесятых годов совсем стереть с лица земли.
Смерть Тургенева вызвала целую газетную литературу. Пришлось освежить в памяти многое уже пережитое, а пожалуй, и забытое. Пришлось вновь определить значение Тургенева, его влияние на свое время, его отношение ко времени, к которому он не принадлежал, и к "молодому поколению", которого он не понимал и против которого у него был "зуб". В литературной деятельности Тургенева "Отцы и дети", эта история двух поколений, явилась рубежом его собственного общественного значения. По ту сторону стоял молодой Тургенев, поклявшийся когда-то бороться против крепостного права, а по сю — Тургенев, протестующий против тех, кто тем же путем пошел дальше. В воспоминаниях Тургенева все его симпатии обращены только к сверстникам. Затем идет ряд других лиц: Добролюбов, Писарев и целое новое умственное движение, которому Тургенев не сочувствует и которого он не одобряет. Может быть, Тургенев и более прав, чем я, но меня глубоко задела его несправедливость, его субъективность, от которой не спасла его даже художественность. Человек, который должен был быть другом, поставил себя врагом, человек, обвиняющий Добролюбова, что он статьей против Кавура сыграл в руку врагам, повторил то же самое. И Тургенев действительно сыграл в руку врагам той самой свободы, которой он хотел служить. То было величайшее недоразумение, с которым Тургенев и умер. А сколько людей с подобным недоразумением живо. Сколько из них даже и не подозревают, чем они обязаны шестидесятым годам, какой толчок дали эти годы всему последующему движению русской мысли. Я знаю, что мои воспоминания не суд истории, восстанавляющий истину, но я просто не могу молчать, когда чувствую несправедливость и вижу неправду. Мне и обидно и досадно не только за истину, по и за тех лучших, чистейших и умнейших людей, которых шестидесятые года выставили в лице Чернышевского, Писарева, Добролюбова и именем которых зовется целое время. При торжестве этих идей я, может быть, не говорил бы ни слова, но теперь, когда против движения шестидесятых годов и правительство и газетная печать, когда защитники Тургенева позволяют себе клеветать на Лаврова и позорят себя шутками на его счет или уверяют, что Тургенев с сожалением смотрел на политическое движение молодежи, я даже считаю позорным не протестовать и трусливым молчанием играть позорную роль отступника. Достаточны или недостаточны для других эти причины, чтобы мне писать мои воспоминания, но для меня эти причины настолько повелительны, что я решился.
...защитники Тургенева позволяют себе клеветать на Лаврова <...> уверяют, что Тургенев с сожалением смотрел на политическое движение молодежи...-- В настоящее время в 73 т. "Литературного наследства" (книга 2-я, М. 1964, стр. 18--62) опубликовано семьдесят девять писем Тургенева к Лаврову (из них шестьдесят -- впервые), из которых становится ясно сочувственное отношение Тургенева к борьбе русских революционеров с самодержавием.
Свободное копирование
