И мне тоже случилось "устраивать связи" с раскольниками. Это было летом 1862 года. Я плыл на пароходе от Тюмени до Томска. Плавание было скучное, тянулось оно три недели; наш буксирный пароход, тащивший баржу, полз как черепаха. Особенно тосклива была Обь, разлившаяся на сто верст (матросы уверяли, что она разлилась до Ледовитого океана). Между "серыми" пассажирами парохода был только один не совсем серый. Молодой, лет тридцати, с русой, маленькой, закругленной бородкой, с мужицким пробором посередине, намасленными волосами и в долгополом кафтане, пассажир этот напоминал мелкого торговца, какие встречаются по деревням (он и действительно торговал скотом). Пассажир оказался раскольником. Почти все время скучного плавания, и особенно по вечерам, мы проводили вместе на палубе, и, как мне помнится, я говорил гораздо больше, чем мой собеседник, из которого выудить что-нибудь было очень не легко. Мне думается, что он жалел даже о том, что сказал мне, что он раскольник. Вообще он на Гончара не походил. Если тот напоминал старую лисицу и чувствовал свою силу (недаром же он получил турецкую звезду), то этот напоминал сторожливого, озирающегося зверька, заметающего свой след. Раскольник был грамотный, начитанный, с познаниями и светских книг не боялся. Видя меня иногда с книгой, он просил дать ему что-нибудь почитать, конечно зная, что это не будет божественное. У меня были только ученые путешествия по России, и я дал ему одну из книжек. Направления раскольник был "патриотического" и к Западу с его знаниями и прогрессом относился без почтения. Ему думалось, что мы знаем не меньше. Раз я ему говорил о "точке жизни" Флуранса, но оказалось, что раскольник ее знает, и, чтобы не оставить во мне на этот счет никаких сомнений, он в одной из прибрежных деревень, где пароход запасался дровами и провизией, действительно доказал, что знает, где у теленка точка жизни. Теленок упал мертвым, точно пораженный громом. И это было сделано с уверенностию, чистотой и ловкостию хирурга. Вот наконец завиднелся и Томск, пароход подходит к пристани, я поднялся на палубу, чтобы проститься с моим спутником; его нет. Пароход причалил, положили сходни, но мой дорожный товарищ не показывается; я схожу на берег почти последним, высматриваю тех, кто впереди, оглядываюсь назад — раскольника нет. Так он и провалился сквозь землю вместе с моей книжкой, оставив мне на память об этом случае разрозненное издание. Нот материал, с которым, как внизу, так и вверху, приходилось у нас иметь всегда дело общественному движению. Европа подобного типа не знает, там нет этой напуганной осторожности, нет этого рассыпчатого бегства в одиночку, когда каждый прячется в первую попавшуюся норку и оттуда выглядывает, миновала ли беда, чтобы опять выйти на свет божий, когда снова проглянет солнышко.
Свободное копирование
