Комиссия - 1

Репортаж 24.

КОМИССИЯ

Прошел один день.

Время - 8 июня. 43 г.

Возраст 16 лет.

Место - Свердловск.

Сами знаете, какие теперь люди --

Изжаришь, так его и незаметно на блюде...

(Маяковский).

"Хочешь получать лапшу по радио? Запросто! В шесть утра помой уши, включи радиоточку и, по команде Гордеева: "...расставьте их на ширину плеч! Шире! Ещё шире!!" - раставляй уши и радостно лопуши. Когда Гордеев скажет: "А теперь весело хлопайте!" -- хлопай ушами, стряхивая лапшу! Но! - соблюдай технику безопасности -- не мотай на ус то, что на уши вешают!" Эта инструкция запомнилась с зимы сорок второго...

Наслушавшись радио, из барабанно патриотических радиопередач узнал я, что добровольцы, рвущиеся армию, долго упрашивают непреклонных военкомов. Конечно, склонность советского радио к вранью заметно обогатила фольклор не унывающего русского народа анекдотами, частушками и поговорками, а, всё-таки, не думал я, что в армию попасть проще, чем на заграничное кино с поцелуями. Хотя до семнадцати мне ещё четыре месяца, но единственным препятствием моему героическому порыву: скорей намотать обмотки и забазлать строевую песню, -- оказалось то, что работаю я в мартеновском цехе, где стопроцентная бронь от призыва. Однако, стоило мне, под диктовку военкома, написать заявление об отказе от брОни с просьбой призвать меня, как добровольца, -- это препятствие отпадает.

Медкомиссия менее часа занимает. Проводится она в насквозь продуваемой сквозняком анфиладе старинного щелястого дома. Наверное для того, чтобы заморенные голодом призывники не замирали в анабиозе, как осенние мухи, а энергично дрож-ж-жали, будто бы, закипая от всенародной ярости при высоком напоре патриотизма. А радиоточки днём и ночью базлают оглашено:

"Пусть ярость благородная вскипа-ает, как волна-а!"

Мимо шеренги врачей движется бесштанно голозадая чреда кандидатов в "рядовые необученные". Непрерывное движение и натренированная однообразность осмотра каждого призывника похожа на конвейер из комедии Чарли Чаплина "Новые времена". Призывники, как детали на конвейере, доведены до стандарта святых угодников. Карточная система схарчила плоть настолько, что армии достаётся только "высокий дух советского патриотизма". Ростиком меня Бог не обидел и среди голубеньких и пупырышчатых от прохлады семнадцатилетних заморышей из механических цехов, выросших на "сбалансированном питании" по карточке Р-1, я, шестнадцатилетний мартеновец, выгляжу образцово показательным Геркулесом.

Вспомнились мне красноармейцы в эшелонах, которые шли на запад по Сибирской магистрали перед войной: в настежь распахнутых дверях товарных вагонов стояли оголённые по пояс мускулистые телесатые мужчины, добротно откормленные на обильных килокалориях армейских супов и каш. Тела натренированные, для войны обученные. Где эти могучие торсы? Куда исчезли миллионы самых здоровых в СССР мужиков, каждого из которых три, а то и четыре! -- года обучали военному делу?! Где многомиллионная кадровая армия? Где предвоенный тотальный призыв резервистов? А вместо них - вот эти? Э-э-эти??! С состраданием разглядываю голозадых моих современников, смущённых своей жалкой наготой.

В древнем мире наготы не стеснялись, считая, что тело человека - высшая красота, сотворённая по подобию богов. А подобием кого становятся юноши, заполучившие к семнадцати годочкам впалую грудь, старческий натужный кашель, хронически расхлюпанную сопатку, ревматические коленки и плоскостопие от изнурительного многочасового стояния у станка! А, главное, -- впроголодь! Да ещё - на ледяных сквозняках, гуляющих по цехам, так как стёкла - дефицит.

По той анатомии, которую парни демонстрируют на медкомиссии, сразу видать, какая им Родина мать (туда её перемать!): уж очень надо на своих детей нас... наплевать, чтобы их превращать в пособие по патологоанатомии! Серо-синюшные лица, сутулые спины, выпирающие ключицы, рельефные рёбра слабые тонкие ноги... А, ведь, им по семнадцать... как библейскому Давиду, который вышиб дух из великана Голиафа!

А эти... заморыши, с начала войны так и не выросли из-за недоедания. И на Давида похожи только писькой. С четырнадцати горбятся у станков без выходных и света дневного. От того такие разноцветные: тело, не видевшее солнца, -- голубое, лица от недоедания, -- серые, а руки чёрные от эмульсии и металлической пыли, -- призывники-то, в основном, слесари и станочники.

Знаю я их продуктовую норму Р-1... минус крупа, растворившаяся в столовских супчиках, которые хлебать - только зубы ложкой расшатывать, минус жиры, которые ещё с зимы не отоваривают, даже лярдом, минус сахар, который заменили сахарином... Выжала Мачеха-Родина все молодые соки из парнишечек, а выжимки -- на пушечное мясо, -- утилизация отходов! А какое из них мясо? - только клейстер... и то - жидковатый.

Наивно думая, что эти "стеклянно-оловянно-деревянные" морды в белых халатах имеют отношение к медицине, некоторые призывники жалуются на ревматизм, рези в желудке, одышечное сердце, хронический кашель, возможно туберкулёзный... Но их робкие жалобы не замедляют равномерно поступательное движение голозадого конвейера. Рассчёты призывников на задушевную беседу об их болячках, решительно пресекаются бодрыми сержантскими окриками обелохалаченных тупорылов:

-- Не стони! Годен! Следующий!

-- Чо-о?? Фи-игня! -- в армии заживёт! Годен!

-- Чо телишься!? Сказано -- годен!

-- Не задерживай! Следующий! Годен!!

-- Не морочь голову! Годен!

-- Не охай, а то родишь! Годен!

-- Диету!?? А сиську не хо-хо?! Годен!

-- Трах-тах-тарарах!! Годен-годен-годен-годенгоденгоден...

Не спроста говорят: "горбатого только военкомат исправит", -- такой скорости исцелений, как в военкомате, обзавидовался бы Иисус Христос!! И вспоминаю я широкоформатные физиономии кинобойцов Андреева и Меркурьева, неутомимо "громящих фашистские орды" в кинобоевиках на всех экранах страны. Контраст между киношными, добротно откормленными, мясистыми богатырями, и этим тщедушным конвейером, столь разителен, что из меня вдруг выпрыгивает хихиканье.

А тут, передо мной, оказывается какой-то низкоросло задроченный тип в белом халате. Небось, какой-нибудь патолог: нервный или психический? -- потому что, когда я с такой жизнерадостной ржачкой возникаю перед ним, этот псих задрюканный от меня отпрыгивает очень шустро. При такой профессиональной реакции недомерка психача на мой оптимистический патриотизм, чувство юмора во мне взбрыкивает всеми четыремя копытами и я радостно ржу, как конь Будённого в стаде кобыл. Люблю смеяться по собственному желанию, даже если мой патриотический пыл пытаются подпортить злыми окриками:

-- Эй! Псих! Ты этово-тово, не очень-то тово! Психоту не распускай! В армии тово, отучат от тово! Там, этово-тово, не поржешь! Давай, уё... отседава, тово! Годен! Сказано, годен! Следующий! - эй!! - уснул там, чо ли, тово!?

И голозадый конвейер, на миг запнувшийся о мой оптимизм, мчится дальше, спеша отправить нас не на кинобутафорскую войну Меркурьева и Андреева, а на войну настоящую, от которой советские кинобогатыри защищены бронью более могучей, чем танковая...