* * *
Стрелка забита за городом, где вчера купались. Все собрались. А Шмуки нет. Бегает по детдомам - сестру ищет. Когда его мать забирали, просила она Шмуку, как старшего брата, не оставлять сестрёнку в детдоме, а везти к бабушке в Курск. Но чекисты специально их разлучили. Я знавал четверых братьев, которых эти мрази развезли по четырём детдомам! Гораздо НКВД на пакости! Подорвал Шмука из спецдетдома и ищет сестрёнку по всем детдомам.
Только искупались, -- появляется Шмука. Нет и тут его сестрёнки. Все выбираются на берег: дербанка хабара - дело интересное. Опасаясь сглаза, Голубь не дербанит, пока все не соберутся: мало ли... такая у нас работа: не любит глаголов будущего времени. Кроме того, каждая дербанка у Голубя - ритуал. Сгальной или воспитательный. Каждый раз - по разному. После подсчёта навара Голубь, с общего согласия, половину в общак кидает, тогда каждому из нас на личные траты причитается по зеленухе (по полсотне!) на рыло. Вот это - воробушки!
-- Это тебе, Шмука! - Голубь протягивает Шмуке хрустящие купюры, минуя руку нетерпеливого Мыла, сидящего рядом с Голубем. - Тебе, Кашчей! - и опять мимо протянутой руки Мыла! - Тебе, Рыжий! - и опять мимо Мыла!! Теперь это все секут...
-- Как большую лопату дават, то: "ол, ол!... сюды ходы товарыщ нацмен!... давай-давай, копай-копай! -- дорогой наш нацмен! Ярар!!" А как ма-аленький денга дават, то: "куда прёшь, татарский морда!!?" - выдаёт Мыло национальный юмор времён Первой Пятилетки. Но прикол в масть, все ржут.
-- И тебе, Мыло, и тебе, Штык! - завершает раздачу хабара Голубь. И комментирует:
-- Кодла сработала фартово, каждый своё дело сделал. А, вот, -- как?... Я раздал хабар в том поряде, насколько классно работал каждый. Сперва Шмука, молоток, кипятком не писял - накнокал пухленький сюжет с понятием. Потом Кашчей фрайера в стойло ставил тип-топ и вертел его там по высшему классу! И Рыжий пеху писал чин-чинарём - фрайер не щекотился. У них всё тики-так!
А ты, Мыло, раз нервный, -- пей спокойные капли! А то нарезАл винта, будто не пропуль взял, а шилом в жопу ткнули! Ладно, только я на тебя зырил, а то верняк засёкся бы! Сам бы слинял, а Рыжего с Кащеем в шухере оставил! А Штык -- наоборот... уснул, что ли, на жопе у фрайера?! Раз Рыжего пасёшь, -- держись к нему впритирочку, чтобы не ждал он тебя на подножке! Это, волкИ, мелочи жизни, но в нашей работе мелочей не бывает, а горят на мелочах синим пламенем...
Воспитывает Голубь. И как он всё усёк в тарке, пока шарманку крутил? После дербанки опять кидаемся в воду и купаемся до посинения гусиной кожи, пока Голубь не командует:
-- Че, пацаны! Все на берег! Не купайтесь долго, -- зима придёт и вмёрзнем в лёд! Тут не Рио де Жанейро... Тут наоборот!
* * *
Залегаем в кустах и костерочек разводим для удовольствия жизни: живой огонёк дымком пахнет... Шмука, который в марке с нами не светился, в магазин учесал за рубоном. Я лежу в тени дерева, на спине, наблюдаю, как в сиянии золотистых солнечных нитей, которыми прошита листва дерева, порхают в причудливом танце две легкомысленные бабочки, очаровывая друг друга яркими расцветками трепещущих от счастья крылышек. Растворяясь в сиянии солнечных лучей, вспоминаю слова Седого:
"Бог - поэт, который создаёт миры пронизанные лучезарным счастьем... Для поэтичной иллюстрации эволюции Бог создал бабочку. Если гусеница, живущая в двухмерном пространстве древесного листа, через куколку выходит в трёхмерное пространство порхающей бабочкой, то человек из трёхмерного пространства через преисподний мир, как гусеница через куколку, уходит в четырёхмерное пространство Царства Небесного, откуда Иисус, после воскрешения, навещал учеников, игнорируя запертые двери. А Иоанн Богослов написал о грядущей встрече будущего, четырёхмерного человека с Богом:
"мы теперь дети Божии; но ещё не открылось, что будем. Знаем только, что когда откроется, будем подобны Ему (Богу), потому что увидим Его, как есть." (1Ин.3:2).
И Апостол Павел продолжил это:
"Первый человек -- из земли, перстный; второй человек - Господь с неба. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного" (1Кор.47,49).
То есть, -- образ человека будущего, -- четырёхмерен! А люди с поэтической душой ребёнка, у которых грань меж душою и духом тонка, летают во сне и в сто лет!... и старой гусенице снилось, что она - порхающая бабочка...
* * *
Мысли мои прерываются возвращением Шмуки, который таранит две сумки калорийной хавки: масло, консервы, крабы "Чатка", конфеты, пряники, печенье, варенье и с десяток заурядно сереньких булочек, которым фантазия работников пищеторга присвоила сказочное название: "Горбулка", -- как супруге Горбунка. А для чаепития предусмотрительный Шмука кастрюльку где-то скоммуниздил... Вскипятив чай, приступаем к трапезе.
-- Чтобы на бану не светиться, перекантуемся до темна у речки, а там - в краснуху... -- точкует Голубь.
-- А потом -- куда? - интересуюсь я.
-- У тебя чо: таракан в котелке бегает? - удивляется Голубь. - Уж куда краснуха...
-- Да потом - куда? - настырничаю я. - Что, так и будем мотаться по воле краснух? Раз сармак вячит - могли бы сами выбирать, куда мотать! На фига одну лошадку гонять: тарку по городам искать? Майданить слабо, что ли?? Не боги марвихер лепят, все мы из майданщиков!!
Молчит Голубь. Тщательно пережевывает вкусную и здоровую пищу. Ждёт, что ещё скажут? Или с ответом затрудняется? Швыркаем чай молча. Не совмещаем процесс пищеварительный с мыслительным. Нахальная пчела, воспользовавшись нашей занятостью, растопырившись от удовольствия, сосёт конфету. Штык щелчком сбивает пчелу и все, сосредоточенно жуя, наблюдают, как она барахтается в нокдауне.
-- Махнём, дзе жаркые страны! -, Вместе с крошками от пряника, из Кашчея выскакивает, неординарная идея.
-- Ку-уда? В Чугъкестан?? - удивляется наивный Шмука, а Штык мацает лоб Кашчею и озабоченно вздыхает:
-- Туши свет - полный кирдык - заворот мозговой извилины! Ка-ак штык, это он журнала начитался в тарке... про Чука и Гека... больше не дам ему журнал - о-очень впечатлительный ребёнок!
-- Лады, сябры! От послухайтэ мянэ и бяда вас нэ минэ! - подшучивает Кашчей над собой, давая задний ход своей идее. Но идею, отвергнутую автором, подхватываю я:
-- Да иди ты! Это же - то самое!! На юга надо! К морю! К Чёрному! Чем я не гусь, когда при форсах? А в море понырять - не то, что на реке лягух пугать!
-- Фр-р! Хр-р! Пр-р! Пум-бум! Буль-буль! Кончил? Спускай воду, туши свет! -- передразнивает меня Голубь имитацией туалетных звуков, но его выразительный экспромт прерывается галдежом подзаведенной мною кодлы:
-- Море! - Моря!! - Морю!!! -- Мо-оре...
-- Че! Усохни!! - прекращает галдёж Голубь. - Зачем делать такой громкий щум!? На что гроники фрайером назначены? На отпуск? А мы что -- рыжие?! Есть среди нас такие, но не много... -- это в мой огород. -- У нас работа не пыльная, но нервная! Положено по норме два месяца, как учителям! Объявляю: контора в отпуске! Гребём на юга! К морям: Каспийскому и Чёрному! И хватит кыркать за это дело!... Че! Тихо!! Разгалделись... курортнички!
Последние слова пламенной речуги Голубя тонут в гвалте энтузиазма масс: после краткой борьбы за справедливость, мы получаем законные отпуска! Каждый из нас спешит высказать собственные сгальные планы на желанные каникулы с путешествием на южные моря. Но все порожняк гонят, потому что слушать некому: каждому высказаться невтерпёж! Нет, не всем... Самый говорливый из нас - Шмука, -- молчит, молчит... а потом грустно говорит:
-- Не поеду я к могъю... надо сестгъуху искать...
Странные создания люди. И мы - тоже. Сгалились над Шмукой, сердились на него. И всегда Шмука был виноват, потому, что сдачи дать не мог. А когда поняли, что не будет с нами Шмуки, и не увидит он синее море - всем грустно стало. Но уговаривать Шмуку - дело бесплатное: с понятием мы, что для Шмуки сеструха - важнее! Должен Шмука её найти!! И отсчитывает Голубь из общака шмукину долю. И вдруг, достаёт Штык из заначки свою персональную хабару и Шмуке протягивает:
-- Держи, Шмука! Это гальё мне ни к чему! На корову я не коплю, а на "козла" -- у Кашчея выиграю!
-- Брэшэшь, шшо ты у мянэ ишшо тшо-то выыграш! -- отвечает Кашчей и... тоже отдаёт Шмуке свою долю!
Тут каждый спохватывается, и свой хабар Шмуке в карманы суёт. У Шмуки - слёзки на колёски - вот-вот разрюмится!
-- Ол-ол! Бери-бери - ярар! Нам татарам - всё равно! А тебе денга - не хурда-мурда! Ярар!? - темпераментно уговаривает Мыло.
-- Дают - бери, а взял - беги! - выдаю я мудрую русскую пословицу. И добавляю практический совет: -- Грони ты по уму заныкай, чтобы какая-нибудь падла тебя не вытряхнула до донышка! Шуры-муры заделай в корочках.
Пока Шмука начит грони, Голубь наставляет его по-отечески:
-- Секи, Шмука: без кодлы ты сыроежка. Не крути хвостом, не ныряй в ширму даже при дармовой покупочке. Тут сармака тебе хватит. Вместе с сеструхой к бабке притаранишь бабки, -- каламбуркает Голубь. Да не реви ты!... жалобно. Земля круглая... где-нибудь сползёмся...
Шмука что-то сказать пытается, но голос у него осекается. Тогда он молча с каждым обнимается, используя нас, как промокашки для намокшей от слёз мордашки. А потом по тропинке бежит он на бан, торопясь на рязанский майдан. Бежит, спотыкаясь, на всё в пути натыкаясь, так как в шмукиных глазах всё расплылося в слезах... Улетают со Шмукой воробушки. Весело прилетают воробушки и улетают весело. И тепло на душе от того, что, вот, были они и так радостно улетели, и эта радость - на всю жизнь! У каждого в душе тёплая проталинка протаяла. А на ней -- росток светлой надежды на то, что найдёт Шмука сестрёнку и маленький светлячёк счастья зажжется на угрюмой советской земле. Хотя и не принято среди нас говорить об этом вслух, но мечтает каждый о том, что и он встретится в этом жестоком мире с самыми любимыми людьми - своими родителями, которых отняла у нас ненавистная страна, -- будь она проклята! - в которой мы имели несчастье родиться.