Суббота, 8 ноября 1930 года Ходил с Айрин в новый музей. Ничего лучше здесь не видел. Отличные экскурсоводы. Айрин в бриджах для верховой езды, я – во фланелевом костюме. По возвращении получили приглашение на обед во дворец. Переоделся в утренний костюм и отправился. Обед: столпотворение, вся местная знать плюс американские кинооператоры в зеленых костюмах, плюс французские журналисты во фраках. Подрядчики, школьные учителя, миссионеры. Сидел между фоторепортером и английским летчиком. Айрин посадили рядом с императором и переводили каждое ее слово. На обратном пути сказала: «Теперь вы видите, что такое эти Бартоны. А вот я во дворце котируюсь. Я как-никак баронесса Рейвенсдейл». А потом: «По другую сторону от меня сидела какая-то идиотка, говорила сплошь банальности. Я-то понимала, что император хочет общаться со мной. Пришла в ужас, Ивлин, вида, конечно, не подала, но ведь я знала: мне необходимо заговорить с ним о чем-то новом, оригинальном, найти тему, которая бы его заинтересовала. А на меня все смотрят – удастся мне привлечь внимание императора или нет. И тут, представьте, на меня что-то снизошло, и всякий раз, когда император ко мне обращался, мне удавалось сказать что-то оригинальное и уместное». Возможно, я чудак, но окружающие повергают меня в ужас. Шокировала меня и сирийская еврейка: в конце обеда вышла из-за стола и с выражением прочла вслух длинную оду по-арабски, хотя этим языком его императорское величество не владеет. Как видно, экспромт, причем неудачный. Сидевший рядом со мной фоторепортер решил, что говорит она по-итальянски.
В гостиницу пришел человек, продававший эмалевый pot de chambre и шнурки от ботинок.
Свободное копирование
