Таков этот документ, позволяющий читателю проникнуть в конференц-зал института и принять участие в столь необычном заседании. Я хотел было его комментировать по ходу изложения, но отказался от этого: запись достоверна в своей цельности, комментарии нарушили бы единство. Она опубликована на русском языке и в переводах; понятно, что во Франции или в Германии, при всем уважении к печатному слову, ей не верят. До меня не раз доходили весьма категорические суждения университетских преподавателей и студентов: это — фальшивка. Из французских правокоммунистических кругов доходили еще более решительные оценки: это — антикоммунистическая провокация, очередная негодная попытка натравить западную интеллигенцию на Советский Союз. Провокация эта к тому же грубая, бездарная. Ну возможно ли, чтобы 57 профессоров предали единодушному проклятию и изгнанию своего коллегу, четверть века работавшего в их среде, на основании туманных, ни на чем не основанных обвинений, не пожелав даже поглядеть на него и выслушать его оправдания? Возможно ли, чтобы полицейские и партийные чины вторглись в институт, оккупировали зал заседаний и, безмолвно терроризируя ученый совет, навязали ему свою волю? Возможно ли, чтобы в 1974 году ученого обвиняли, помимо прочего, в каких-то «методологических ошибках» 1949 года, то есть, значит, совершенных в самый разгар давно осужденной сталинской диктатуры? Возможно ли, чтобы коммунистическая партия Советского Союза брала на себя ответственность за все, что творилось тогда, двадцать пять лет назад, в 1949 году, и чтобы такой представительный синклит ученых, такой сбор мудрейших, как ученый совет Педагогического института, согласился такую ответственность разделить? Все это неправдоподобно, всего этого не было, потому что этого не могло быть никогда. Это «недействительно, потому что неразумно».
Да, дорогие мои западные собратья, хоть и неразумно, а тем не менее — действительно. И происходит это не в Китае, в пору культурной революции, а в Европе, недалеко от вас, в европейском городе Ленинграде, где хранится библиотека Вольтера, где висят лучшие полотна Матисса, где в двадцатые годы жили русские формалисты, «Серапионовы братья», обернуты, где творили Пушкин, и Тютчев, и Блок, где был (когда-то) один из лучших университетов мира. Многие читатели этой записи задают мне недоуменные вопросы, и это понятно — они, в особенности иностранцы, не в курсе дела, но ведь им это и не так необходимо, голосовать они не должны. Те же вопросы приходили в голову членам ученого совета, — ведь и они ничего не знали, не понимали, и ни один из них не посмел открыть рот, чтобы спросить, просто — спросить. Нет, уважаемый председатель ученого совета, я поднял руку не для того, чтобы возражать; не будете ли вы так любезны объяснить мне — нам, потому что мы все пребываем в равном неведении — объяснить, значит, нам:
- О какой политической ошибке, допущенной в книге «Мастера русского стихотворного перевода», идет речь в справке КГБ? Из приведенной цитаты понять что-либо трудно;
- Откуда КГБ известно, хранил Эткинд или не хранил рукопись «Архипелага ГУЛаг»? Был обыск, обнаруживший эту рукопись? Что нашли еще?
- О каком воззвании к молодым евреям тут говорится? Какие в нем содержатся призывы?
- Кто такие Воронянская и Самутин? Почему их допрашивали? И почему надо принимать к сведению слова бывшего власовца?
- Что за дело Хейфеца и Марамзина? Какое касательство к нему
имеет Эткинд?
- Каковы отношения Эткинда с Бродским? Что было в самом деле в секретариате Союза писателей?
- В «Справке» говорится об отзывах Выходцева, Серебровской, Чепурова. Кто они такие? Где опубликованы их отзывы? Что значит — «Эткинд протаскивал в своих сочинениях враждебные взгляды»? Разве у него есть собственное издательство, или на него не распространяются законы советской цензуры?
- О каких методологических ошибках 1949 года идет речь? Почему в «Справке» вспоминаются дела четвертьвековой давности?
- Эткинд в своем письме совету пишет об отказе стать членом ПЕН-клуба. Каковы обстоятельства этого отказа? Чем он объясняется?
Разумеется, самый важный вопрос — его мне задавали бесчисленное множество раз, устно и письменно, — уже формулирован выше: как это могло быть, чтобы 57 членов ученого совета единодушно, при голосовании тайном, когда в бюллетене достаточно вычеркнуть строчку согласен, а не строчку несогласен, — чтобы все 57 членов совета потребовали изгнания профессора, который работает в их кругу почти четверть века? Чтобы те же 57 членов совета поддержали абсурдное и даже непристойное требование — лишить их коллегу ученого звания профессора? Чем это объяснить? Может быть, убежденностью всех членов совета в том, что перед ними политический заговорщик, враг советского режима? И тем, что все члены совета — преданные сторонники этого режима, питающие ненависть к любому не согласному с ним человеку?
На заседании ученого совета ни один из всех этих вполне естественных вопросов не был задан. И сам собой напрашивается еще один вопрос:
- Почему на ученом совете никто не задал ни одного вопроса?
На все остальные непременно отвечу, — только позднее. На этот же отвечу сразу:
Из-за леденящего душу, парализующего язык и мысли, привычного и неодолимого, постыдного и грозного
СТРАХА.
Свободное копирование
