Вспоминая детство по ободранным коленкам - 6

Глава V . Лето  

Лето – самая страшная пора для родителей, чьи дети не уехали к бабушке в деревню, в пионерский тогда ещё лагерь или под иной присмотр. Дети, оставшиеся летом дома, предоставлены сами себе целый день, и, как бы не пытались работающие родители контролировать их, это на грани фантастики. Повезло тем родителям, чьи старшие дети обременены младшими, далеко не уйдут, а так же тем, чьи дети имеют обременённых младшими детьми друзей. Моим родителям и родителям моих подруг повезло. Моя основательно младшая сестра всё детство висела на мне якорем, теперь я понимаю, что и хорошо, но тогда меня это лишь злило. Но, тем не менее на мою долю выпало не так уж мало развлечений, а мой «якорь» в итоге уберёг меня от многих безрассудств.

Пока мама, находясь в декрете, сама сидела с Настей дома, я наслаждалась свободой.

Кроме уже упомянутых турников, лето было наполнено и другими, порой весьма опасными, занятиями. Так, однажды, мы компанией человек в пять-шесть отправились в пеший поход за забор, по ту сторону которого находилась взлетная полоса. Забор был из высоких железобетонных плит, но в одном месте кем-то до нас была пробита довольно большая дыра, через которую мог спокойно пролезть и взрослый. Полоса была недействующая, закрыта на ремонт, поэтому взрослые не особо переживали, зная, что мы туда ходим, но на всякий случай запрещали. Помимо ВПП за забором был ещё лесок, какие-то дороги, канавы, овраги, обломки самолётов, много грибов и земляники. В тот день стояла жуткая жара, мы шли очень долго, пока не поняли, что, возможно, мы не знаем, в какую сторону идти, чтобы попасть домой. Как только детям говорят, что нет еды, они сразу хотят есть, говорят, что они потерялись, им срочно нужно домой, если нет воды, то они тут же умирают от жажды. У нас случилось всё сразу. По пути попался овраг, заполненный водой. Самая старшая из нас девочка предложила попить из этого лягушатника, аргументируя: «А как во время войны солдаты из луж пили?! И ничего!». Время войны нас убедило, мы напились, а потом все вместе ожидали последствий. Самым неприятным для меня было то, как я скажу маме, что напилась из лягушатника, в случае негативного исхода? Но всё обошлось, все выжили.

Ещё мы жгли костры, все дети жгут костры, и мы их жгли. Иногда мы в них пекли картошку, иногда пирожные из песка, а иногда плавили свинец в мисках и делали фигурки, заливая его в формочки. Свинцовых решёток от аккумуляторов валялось множество, а у детей всё идет в дело, всё, с чем можно экспериментировать. Плавили полиэтиленовые пакеты, нацепленные на палки, и капали им себе то на ноги, то на руки (не специально, конечно). Больно было. Бывало, кто-то поджигал себе штанины или подошвы ботинок, или волосы палил с ресницами и бровями. А посмотреть, как горят автомобильные покрышки, вообще святое дело, будто ничего интереснее чёрного дыма и не видел никто. А запах! Дико интересно было бросать в костер куски шифера и ждать, когда он будет лопаться и стрелять. Всё это делалось, естественно, втайне от взрослых. А вот картошку пекли чинно и интеллигентно, в присутствии чьей-нибудь мамы.

В карманах моей одежды в любой момент времени можно было найти множество разных «красивых» камней, стекол, железок, куски проволоки, маленькие игрушки, отчего, собственно, эти карманы почти никогда не были целыми, зашивать было бесполезно, максимум на день.

Около моего подъезда стояла телефонная будка, которая частенько оказывалась в самом эпицентре детских игр. В ней мы «застукивались», когда играли в прятки, в ней же, или позади неё, прятались. На её металлической крыше, которая нагревалась от солнца, мы что-нибудь сушили: пирожные из песка, промокшие туфли, выкупанных кукол….  Огромное значение будка имела в проводимых нами с подругами экспериментах, связанных с аэродинамическим сопротивлением. Очень нам было интересно, насколько медленнее мы будем лететь с будки, если возьмём в руки зонтик. Три этаких Мэри Поппинс залезали с зонтиками на крышу будки и по очереди оттуда прыгали, неизменно отбивая пятки. Сопротивление, конечно, было, но недостаточное, чтобы ощутить всю прелесть полёта! Падение было всё же, скорее, свободным. Лет через пятнадцать я повторю этот опыт, правда уже с парашютом и с тысячи метров. (1)

У Ани в то время была собака, смесь эрдельтерьера и добермана, Грей, та ещё псина. Воспитательные меры этому существу не залетали ни в одно ухо, не смотря на то, что мама её была педагогом, учителем русского языка. Возможно, пёс просто не был гуманитарием, и к нему нужен был иной подход. В общем, выросла собачка силы немереной,  и вся семья их научилась быстро бегать, тренируясь на ежедневных с ним прогулках. Как-то с ним пошла гулять Аня, а я, на свою беду, составляла ей компанию. У неё развязались шнурки, и она попросила подержать поводок, и тут Грей что-то где-то увидел. С такой скоростью я не бегала ни разу в жизни. Изо всех сил вцепившись в поводок, я несколько раз заходила на взлёт, мне казалось, что ноги мои выписывают окружности по вертикали. В итоге, я психанула на вредное животное и разжала руки. Он убежал, а мы потом вылавливали его по всей округе.

Кроме аэропорта рядом находился асфальтовый завод. От завода через поле была  проложена грузовая железная дорога. Где-то там стоял старый недвижимый паровоз, детвора частенько в нём играла. А если идти по рельсам, то дальше был мостик через овраг. В овраге мы как-то обнаружили скелет собаки, особенно хорошо сохранился череп. В честь этого обстоятельства это место мы стали называть «Черепа». Когда нам надоедал двор, мы уходили на «Черепа». Если мне было грустно, и хотелось побыть одной, я уходила на «Черепа».

Асфальтовый завод представлял огромную опасность для детей, в виду их чрезмерной уверенности в себе и безграничного любопытства. Мальчишки от пяти до двенадцати лет толпой отправились туда попрыгать по кучам щебня. Один мальчик, ему было, наверно, лет шесть, упал в резервуар, не знаю, как он называется, в форме перевернутой пирамиды. Пока остальные решали, как его оттуда вытащить, его засыпало щебёнкой. Помню, как мы бежали туда по дороге, а нам навстречу уже шёл его отец, неся на руках маленькое безжизненное тело, белое от каменной пыли. Это событие потрясло тогда всех, а дети перестали даже близко подходить к заводу.

 Если идти дальше вдоль железной дороги, что вела к «Черепам», то можно было прийти к полям, засаженным овсом и горохом с одной стороны и кукурузой с другой. Вдоль забора, огораживающего взлетную полосу, тоже были такие поля. Иногда на велосипедах, иногда пешим ходом мы уходили в эти поля и возвращались с пакетами гороха к разыскивающим нас родителям. Ближе к осени в пакетах была уже кукуруза. Когда сестра подросла, я брала её с собой, но на обратном пути она всегда ныла, что устала, поэтому частенько отказывалась от таких походов.

На великах мы уезжали довольно далеко, и при всём желании, родители не смогли бы нас найти в случае необходимости. Ужас! Мы ездили купаться на речку в деревню в нескольких километрах или на очистные сооружения в нескольких километрах совсем в другую сторону. Как-то мы в очередной раз укатили купаться, на обратном пути пошёл дождь, и мы, чтобы сократить путь, поехали через поле. Дождь лил всё сильней, размывая землю, с великов пришлось слезть. Вскоре было трудно идти даже пешком, поскольку на колёса и обувь налипли пласты земли. Когда мы, наконец, вышли на асфальт, то были грязными по пояс и мокрыми насквозь. Честно, не помню, как я всё это объясняла дома.

Рядом с «плотами» стояли старые сараи, и когда наша лужа пересыхала, мы перекидывались на них. Выбрав, самый приличный брошенный сарай, мы решили его отремонтировать. У него почти не было крыши, маленькое окошко в виде дыры в стене и некое подобие двери. Мы нашли подходящие доски и приступили к ремонту крыши. Каждое утро, после ухода отца на работу,  я доставала из его ящика молоток, гвоздодёр и гвозди. Хорошо, что он не был большим любителем заколачивать гвозди в свободное время, потому что таскала я их у него безбожно, не заметить он бы не смог. Крыша уже становилась похожа на саму себя, когда наш психопатичный сосед, приняв нас за мелких разбойников, забросал комьями земли и проорал, чтоб убирались оттуда. Нам было, конечно, очень обидно, в тот день мы ушли, но потом вернулись. Натянули сетку на окошко, поправили дверь и стали там играть в «домик». Ещё была идея поселить там бездомных кошек или собак. Вскоре наши труды пошли прахом, так как мальчишки, в принципе своем, склонные к разрушению, наш дом разрушили, причём как-то грубо, по-вандальски.

Где-то на  середине пути между моим домом и аэропортом стояла водонапорная башня, которая была объектом многих легенд и баек, передаваемых друг другу детьми. Зайти в эту башню было верхом смелости и безрассудства. Кто там только не «водился»: и привидения, и злые маньяки (хотя вряд ли маньяки бывают добрыми), и духи умерших, и летучие мыши. В действительности нам удалось увидеть только летучих мышей и голубей, одни спали, другие летали и курлыкали. Однако, особо ранимые и впечатлительные предпочитали обходить её стороной. Там даже тропинка образовалась, огибающая это место.

У соседки из дома напротив в огороде росла яблоня, красивая, раскидистая и очень высокая. Но самое главное, что яблоки на ней были вкусные, а сама она росла рядом с забором. Как только яблоки краснели, мы совершали вылазки, правильней было бы сказать «залазки», на эту яблоню. Это было приключение: и яблок добыть и не попасться. Однажды мы всё же незамеченными не остались, и соседка эта пришла к моей маме со словами: «От Вашей Тани я такого не ожидала! Пришли бы ко мне, я бы так дала, зачем лазить?!». Не понимала бедная женщина, что «просто так» неинтересно. Взрослые имеют обыкновение забывать, что сами когда-то были детьми, хотя, может, кто-то и не был.

Не было в округе ни одного дерева, ни одного забора, на который я не залезала. У нас были свои секретные тропы, по которым мы могли бы идти с закрытыми глазами, зарытые в землю тайники, домики и шалаши, пока их кто-нибудь не разрушал. Тогда мы строили их снова в другом, ещё более «секретном» месте.

В какое-то лето мы с сестрой отдыхали в деревне у тёти, ей тогда было лет шесть, сестре, конечно. Во дворе их дома (обычного благоустроенного многоквартирного) был курятник, а куры вместе с петухом прогуливались на полянке.

- Таня, можно мне петуха погладить? – спросила у меня Настя.

- Нет.

- Почему?

- Он тебя клюнет.

- А курицу?

- Ну, курицу попробуй.

Она подошла и ухватила курицу за хвост, та закудахтала, петух бросился защищать подружку. Настя отскочила назад и угодила в крапиву, что росла вдоль всего курятника, естественно, ужалилась, естественно, закричала. Я решила, что петух её всё-таки клюнул, и крикнула ей:

- Беги ко мне!

Она побежала, петух за ней, запутался у неё в ногах, в разные стороны полетели перья. Настя кричит, я кричу ей, петух верещит, курицы кудахчут. Больше она их гладить не пыталась, а наша тётя испугалась больше Насти. Побежала за святой водой, ребёнок же испугался, не дай Бог, заикаться начнёт!

Тогда же, будучи у них на даче, мы с тётей поспорили, и, как всегда это бывает со взрослыми, она оказалась права, потому что она взрослая. Я сердилась, она молча мыла стаканы, подавала мне, я молча вытирала и с громким стуком ставила их на стол.

- Таня, не стучи, кипяток нальём, они лопнут!

- Не лопнут!

Налили кипяток, стаканы не лопнули. Я начала пить, уже поднесла стакан ко рту, когда он разлетелся в дребезги. Я не пострадала, только кожа на руке между локтем и запястьем сразу слезла. У тётушки чуть приступ не случился. Она выволокла меня на улицу и сунула мою руку в бочку с водой. Следа не осталось, но взрослых иногда всё же надо слушать, хотя бы потому, что они взрослые.

На даче у них жила чудесная собака, красивейшая лайка по кличке Абрек. Редкое сочетание ума, доброты, любви, нежности и охотничьего инстинкта. Отпустить Абрека с поводка означало непременную его добычу чего-нибудь. Из леса он притаскивал в зубах птиц, ловил рыбу в соседском пруду, в котором сосед её разводил. Всю добычу он приносил и складировал на крыльце дома, никогда без разрешенья ничего сам не ел. Зато, когда разрешали, с удовольствием хрустел добычей. Умница-Абрек обожал детей, никогда не слышала, чтоб он залаял или зарычал на кого-то из них. Никто не боялся оставлять малышей рядом с ним, всё, что он мог сотворить, это от избытка нежных чувств уронить карапуза на мягкое место и облизывать его вдоль и поперёк. Однажды, отпустив Абрека с поводка, я решила бежать вместе с ним, бежала, но где-то позади. Зато соседские мальчишки сказали:

- Ничего себе, как ты быстро бегаешь! - Знали бы они про Грея!

Перед первым классом меня отправили в пионерский лагерь «Лайнер» ума набираться. Единственное, что мне там нравилось, это вожатая. Вожатая эта, имени её не помню, была с нами не постоянно, она менялась с ещё одной, которая нравилась мне гораздо меньше. С соседками по комнате по очереди мы набирали воду в зелёные стеклянные бутылки и ставили на тумбочки, чтобы не бегать каждый раз, когда захочется пить. Я шла с бутылкой, навстречу мне шла та вожатая, я обрадовалась ей и побежала. Бутылка выпала у меня из рук как раз вовремя, чтобы нога моя попала на неё и подвернулась. Заработав вывих конечности, я ежедневно сидела на лавочке около библиотеки с книжкой в руках до самого родительского дня. Именно так и застали меня приехавшие с бабушкой родители. И забрали. И отвезли на речку купаться. На берегу бабушка сдернула с меня повязку и отправила в реку, нечего придуривать!

В пионерских лагерях я вообще надолго не задерживалась, не нравилось, наверное.

Вспомнила ещё одно событие, в связи с которым испытала просто нечеловеческий страх. Мы гуляли днём во дворе, со мной была сестра, ей тогда было, наверное, года три или четыре. Мы варили из песка и травы суп, она сидела рядом со мной. Я отвлеклась, чтобы нарвать что-то, а когда повернулась, её не было. Я бросилась её искать, подняла на уши весь двор, и все, кто там был, тоже побежали на поиски. Самой страшной догадкой было то, что она могла пойти на дорогу, там её могла сбить машина…Меня уже трясло, и вся в слезах я, наконец, пошла домой сообщить маме. Каково же было моё изумление, когда я увидела эту маленькую козявку сидящей дома на горшке. С облегчением пришла злость на неё, почему ушла и не сказала?! Долго я ей это припоминала.

Как то около нашего подъезда раскопали большую яму, прямо у входа, и положили сверху доски для прохода. Когда трубы починили, яму почему-то не закопали, а на дне оказалась покрышка от колеса грузовика. Мы собирались куда-то ехать с семьей, я оделась первой и вышла на улицу. Стоя спиной к этой яме, я задрала голову кверху и, рассматривая что-то, потихоньку пятилась. В один прекрасный момент нога моя не нашла твердой опоры, и я полетела спиной в яму. Хорошо помню это падение, потому что оно было очень долгим, я успела о многом подумать, пока падала, в частности, что платье мое сейчас станет грязным, придется идти переодеваться, а еще, наверно, я ударюсь спиной о трубы, а может и головой обо что-нибудь. Но, как я уже говорила, на дне лежала резиновая покрышка, я мягко упала прямо на нее, очень удивилась, встала, отряхнулась, выбралась из ямы, и как раз вышли родители с сестрой.

Еще раз также долго и медленно я падала с лестницы. У соседей из дома напротив не было воды, и дети этих соседей набирали воду в ведра у нас. Мы жили на втором этаже. Пока мальчишка уносил воду домой, я села на перила и ждала его с пустыми ведрами в обеих руках. Я покатилась по перилам, потеряла равновесие и полетела вниз, не выпуская из рук ведер. Пока летела, успела рассмотреть верхнюю лестницу, подумать «может схватиться рукой за перила?», удивиться, что так медленно падаю, сравнить себя с Алисой и, наконец, упала на нижнюю лестницу. Упала я снова удачно, ровно села, как на стул, правда все равно чувствительно ударила спину, сначала даже трудно было дышать. Ведра с грохотом разлетелись по подъезду, который услышала соседка, вышла, испугалась и вызвала маму с работы. Мама прибежала, убедилась, что позвоночник цел, велела лежать и убежала обратно.