Затем мне сообщили, что в начале 1880 г. в Киеве рассматривалось дело семинариста Богуславского, который известен был мне еще по "желтому интернационалу". Оказалось, что этот совершенно юный тогда "бурсак", как мы его называли, был замешан в деле о попытке ограбить кассу какого-то полка в Житомире и убийстве какого-то мещанина Курилова. Приговоренный к смертной казни, он стал всех оговаривать, за что казнь заменена была 15-тилетней каторгой.-- А не оговорил ли он тебя?-- спросил Иван Карпович.-Кто его знает,-- ответил я,-- хотя, собственно, нечем меня оговаривать.-- В начале же 1880 г., именно 5 февраля произошел взрыв в Зимнем дворце. Произвел его крестьянин Орловского у. Вятской губ., Степан Николаевич Халтурин. По окончании сельской школы он собирался ехать в Америку, но задержался в Петербурге. Здесь он организовал "Северно-Русский Рабочий Союз", но последний скоро был обнаружен и уничтожен. Тогда Халтурин сделался террористом. В качестве хорошего слесаря он каким-то образом попал в Зимний дворец. Революционер-народоволец Квятковский доставлял ему туда динамит, при посредстве которого и был произведен взрыв.
Я узнал, наконец, что во главе России стоит диктатор, граф Лорис-Меликов, что, благодаря ему, чувствуются некоторые "новые веяния", поговаривают о конституции. Затем граф является противником административной ссылки, и носятся слухи о назначении комиссии для пересмотра политических дел. В виду этого к государственным преступникам вообще, а к административно-высылаемым в особенности, замечаются иные отношения. Так, руководствуясь "диктатурой сердца", граф предписал перевести государственных преступников из ужасной центральной печенежской тюрьмы в Сибирь. Далее, Лорис-Меликову обязаны своим реформированием вышневолоцкая и мценская тюрьмы, превращенные в пересыльные, исключительно для политических ссыльных. При этом в мценской тюрьме и благодаря "новым веяниям", и, пожалуй, еще больше вследствие корректности смотрителя Побылевского, режим был совсем сносный.
Не говоря уже о письменных принадлежностях, заключенные имели книги и газеты, пользовались правом свидания не только с родственниками, но и знакомыми; они могли жить или в общей камере, или в отдельной, или более близкие между собою лица могли селиться вдвоем, втроем и т. д. (я, например, поселился в одной камере с Симиренко). Камеры не запирались в течение целых суток, и заключенные могли, когда им угодно, ходить по коридору, а в течение целого дня не воспрещалось гулять во дворе. Наконец, в тюрьме был повар, так что, при желании и средствах, можно было иметь сносный обед, ужин или завтрак. Словом, это была своего рода гостиница, из которой нельзя лишь было вырваться на свободу.
И, вот, это последнее обстоятельство, да постоянная мысль, что единственный путь из этой гостиницы -- в неизвестную Сибирь, конечно, не могли способствовать особенно жизнерадостному настроению, тем более, что, несмотря на все слухи о реформах, аресты, обыски и высылки как но суду, так и административно продолжались исправнейшим образом, и особых надежд на свободу возлагать не приходилось.
Свободное копирование
