Поминки

Моё деревенское счастье. Поминки

Хоронили деда.

Волей судьбы в возрасте семидесяти пяти лет, при отменном здоровье и полноте сил, ему было суждено нелепо погибнуть. На похоронах чувствовалась гнетущая подавленность неожиданностью смерти. Погода под стать общему настроению густо хмурилась, но пока без снега. Пришло время, после креста и крышки гроба деда вынесли на улицу и вдруг, кругом просветлело, в прогалинах облаков промелькнули пятна голубого неба. Некоторые бабы перекрестились и прошелестел тихий шепоток: «Светлый был человек - Василий!»

Прощаясь по древнему обычаю, медленно подносили и ставили гроб на табуретки по очереди супротив каждой избы. Ожидавшие хозяева кланялись покойнику, целовали в лоб или, перекрестясь, маленькую иконку, лежавшую на груди лицом к усопшему. В ногах на белый саван клали купюры, кто сколько может, как последняя земная благодарность. Через минуту покойника переносили к следующей избе, а табуретки с силой опрокидывали во след за гробом, как считалось по народному поверью, чтобы подобное горе подольше не посещало семью этого дома. Непонятно откуда появились плакальщицы и принялись истошными голосами выводить:

«На кого ты нас покинул, сокол ты наш ясный…»

Бабы стали разом вытирать подступившие слёзы. Мужики нахмурились. Недолюбливали они эти фальшивые вопли. Многочисленная толпа сформировалась в похоронную процессию и через заснеженное поле направилась к старому кладбищу, оставив после себя на улице табуретки вверх ножками, пока люди с молитвами «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, Помилуй нас! ...» и «Со Святыми упокой...» за новопреставленного Василия не похоронят, и не возвратятся с кладбища...

Земная жизнь деда кончилась.

Сельчане запомнили богатырского телосложения невысокого, лысого, седого старика.

Был он на все руки мастер.

Иногда мог вспылить, но был отходчивым и добрым.

Мужики его уважали за твёрдый характер, справедливость, физическую силу и незлопамятность.

Бабы уважали тоже, за золотые руки и за скорую, бескорыстную помощь, в которой часто нуждались вдовы. А их в послевоенное время, было много. Деревенские ребятишки, собравшись длительными, зимними вечерами многочисленной гурьбой в его натопленной избе, любили слушать сказки, были и небылицы, которые он им рассказывал, каких знал и сочинял великое множество.

А был он прекрасным рассказчиком народных и своих сказок, басен и притч, каждая из которых несла народную мудрость.

Проводив в последний путь и похоронив по Православному обряду, люди вернулись в деревню на поминальную тризну.

Просторная изба не смогла вместить всех разом. Пришли сельчане из соседних, и даже дальних деревень. В ожидании своей очереди на застолье, мужики и бабы группками расположились во дворе, изредка от лёгкого морозца постукивая нога об ногу и тихо переговаривались, вспоминая покойного. Иногда, сквозь печаль проскакивали и смешные случаи - ведь в жизни он слыл весёлым Человеком - оптимистом!

За столом, после символической кутьи и традиционного обеда, каждый припоминал, какой-либо добрый эпизод, случившийся в жизни, за который рассказчик был благодарен усопшему. Поминки затянулись, но с течением времени воспоминания иссякли и земляки, напоследок, закусив пирожком с рисом, запив его завершающим киселём, поочерёдно выходили из-за стола освобождая место следующим. На прощание говорили несколько добрых слов вдове и расходились по домам. На деревню медленно опускались безветренные сумерки.

Жизнь продолжалась!

Проводив последних, овдовевшая бабушка задумчиво стояла около избы, откуда доносился тихий гомон многочисленных детей и внуков, приехавших по печальному поводу. Она не плакала, не стенала, только иногда молча глубоко вздыхала и смахивала кончиками головного платка изредка появлявшиеся слезинки.

Подошла соседка, прозванная Пчелой.

Глядя, как бабушка провожала взглядом нескольких женщин, направлявшихся к соседним деревням, спросила:

«Провожаешь дедкиных полюбовниц?»

«Что ты несёшь, Таня?» – устало, ответила бабушка.

«А что, ты не знаешь? Все они к нему бегали… даром, что молодые. И он их не обижал. Частенько наведывался…»

«Креста на тебе нет, Таня! – взгляд бабушки стал колючим. Она строго и размеренно продолжила – Пчела, ты и есть пчела, и язык у тебя что жало. Даже на похоронах брызгаешь ядом. Ведь Вася ещё не «остыл», сорока дней нету, а ты уже зло льёшь. А что похаживал он к ним, так с добром. Смотри, скольким он бабье счастье подарил, и они в наш дом позора не носили. Ко мне относятся уважительно. А меня он не обходил, –  первая ласка мне!»

«Та, я думала ты не знаешь о его кобелиных выходках.»

«Каких, кобелиных? – голос бабушки стал ещё более резким, а речь назидательной – Мы с ним столько детей в любви родили, вырастили, образование дали, в Свет выпустили. Вон внуков – полная изба! А ты только «кобелиных» и видишь. Ведь я уже почитай двадцать лет как бабка, по внукам езжу, а он у меня живой человек, мужик хоть куда. Жил один. Ведь подлости он не допускал. Ни одной мужней жены у него не было, - и вдруг закончила язвительно – У тебя-то ведь, как ни извивалась своей задницей, ничего не вышло!»

«Нюша, та, я…» – в растерянности начала было та... Никак не ожидала такой осведомлённости соседки!

«Что, Нюша?! – перебив, опять «вспыхнула» бабушка – гляди на свово-то! Мово Васю сегодня схоронили, а он ещё долго в доброй памяти жить будет. А твой болтается бездельник, по деревне, и тебе-то давно не нужен, не только кому-то ещё. При жизни, а помер! Даже на поминки не пришёл...»

«Так не пригласили...»

«... это не свадьба или крестины, куда приглашают! На поминки так, сами приходят! К твоему не придут!» – как отрЕзала бабушка и отвернулась.

Бабка Пчела, получив такую неожиданно резкую отповедь, нахмурилась и медленно побрела домой, что-то невнятно бормоча себе под нос.

А бабушка, постояла ещё немного в задумчивости, вздохнула и пошла в избу к своему огромному, дружному семейству – свидетельству истинного, земного, человеческого Счастья.

Что было, – то было! Теперь быльём поросло!

А деду Василию – Земля пухом и Царствие Небесное!

... По злой воле рока верную жену Анну, с которой они прожили пятьдесят четыре года, дети похоронили в далёкой Средней Азии, куда после страшного землетрясения, откликнувшись на призыв о помощи, устремились восстанавливать столицу Узбекистана - древний Ташкент откуда потом, после перестройки, ограбленные аборигенами сами едва успели сбежать –  куда глаза глядят. Дети и внуки судьбой разбросаны теперь по необъятным просторам Родины. Иных и вообще, занесло на дальнюю чужбину и не могут они часто навещать последний приют Главы Рода. Многие и сами давно почили...

Спустя полвека могилка деда ухожена, оградка подкрашена, сорная трава вырвана, около портрета на эмалевой пластине повешенной на кресте ещё в 1968 году, недавно прикреплены несколько ярких искусственных цветочков...

Память народная о добрых делах продляет жизнь деда в этом мире!

Земляки помнят!