26 марта. Кокошкино. «Уважаемый М. М.! Воспользовавшись командировкой в Петровское, зашла к Славскому. "Вся больница только и держится у нас Славским", — слышны разговоры. А он…едва-едва двигает ногами, но все тот же взгляд, ясность мысли, вдумчивое отношение к жизни и радушное гостеприимство. Диккенс говорит: "Каждый возраст человека, как и каждое время дня, имеет свою красоту". Константин Георгиевич красив, ему 76 лет, а он полон энергии, целыми днями работает в больнице и много добра приносит людям. Посещение его доставило мне редкое удовольствие.
Погода у нас ужасна, как и сама жизнь. Зима легла рано, сильные морозы стояли всю зиму, снежные бури засыпали все следы и почти целиной приходится пробиваться в школу, а это — вперед-назад — 6 километров. Приладив веревочками книги за спину, шагают маленькие фигурки гурточком, сбиться так страшно, нарыты окопы.
Теперь порадуйтесь со мною моими радостями: получила за февраль муку, это стоило трехдневной прогулки после школы еще километра по 2. Имею коробку спичек, стирки на 3 мыла. Завтра испечем хлеб и будем есть досыта. А в общем — так хочется как бы проснуться от тяжелого сна. Всего хорошего. А.Крюкова».
23 марта. Алабино. «Дорогой М. МЛ У меня пока все целы, хотя два месяца сидели рядышком с "пожаром". Нельзя сказать, чтобы это было жутко, страшно, но все же не без неприятностей было. Амбулатория и дом с квартирами среднего медперсонала разрушены весьма. Во всех зданиях больницы выбиты стекла. Бесчинствовали здесь немцы средне. Их скоро выбили, и они оставили на наших полях трупов до 300. Вот все, что здесь было между 1 и 20 декабря. Обнимаю Вас крепко. К.Славский».
23 марта — 5 апреля. Как и в 1915 году, 27 лет назад, день Пасхи — 23 марта. Какой памятный день, день трагического ухода Лидии Александровны Сиротининой в «никуда», чтобы умереть вдали от дома. Она была умна, красива и не стара. Была война тогда, и сейчас война. Всю мою рабочую жизнь была война, но насколько мои позиции того времени были выгоднее теперешних. Прежде всего — я был молод, у меня было будущее, ну… не буду об этом.
Здесь нет ни одной церкви. Страстная неделя прошла глухо и немо. Всю неделю душа ныла о «Воскресни, Боже, суди земли, яко наследеши во всех языцах» и о стоянии с 12 евангелиями. Последние я прочитал сам, но нужны церковь, народ, зажженные свечи и «благоразумный разбойник».
День стоит сегодня хмурый, небо тяжелое и неприветливое. Пробовал выйти и вернулся. Прочитал о «Воскресении» у всех четырех Евангелистов. Каждый дает свое «Воскресение», но Воскресшего Христа — никто не дает. И все же как сильно, непреходяще, вечно.
Телеграмма из Москвы. «Сегодня Мищенко умер. Похороны Барыбино. Матвеев».
Вот и унесли вешние воды Петю Мищенко. Как мил, скромен и честен был этот человек.
Сахновская пишет мне: «Каждый день узнаем о чьей-либо смерти и относимся к этому уже совершенно равнодушно. Очень мало сил у самих, чтобы реагировать». По-видимому, у меня еще настолько сил, что я продолжаю «реагировать», а главное, начинаю понимать, что трагедия зажившихся людей заключается в том, что они лишаются своих друзей, сверстников, своего привычного окружения и постепенно остаются одни. Это поистине страшно.
Свободное копирование
