20 мая. Поселок Кокошинский. В этом году душа моя не вынесла лета в Москве, и я сбежал на дачу. Хозяева мои — учителя местной школы. Они знают меня с Алабина, приверженны ко мне и заботятся обо мне бескорыстно и внимательно. Домишко их утлый и дырявый. Полы в щелях и дрожат, как клавиши. Двери так низки, что я хожу с подбитым теменем. Но в доме чисто, тихо, нет маленьких детей и радио. А усадьба большая, уединенная, с березками и дубами. У самого моего крылечка стоят четыре деятельных улья и посажено много цветов. И решил я никуда в отпуск не ехать, а сидеть на своем крылечке и писать о 1918–1923 гг. Хочется показать, как отразились они на мне и ближайшем окружении.
Загорск. «Кладбище. Что же? Как ни бесконечно тяжело это, но ведь покойника не будешь перевозить с одного кладбища на другое до бесконечности. Сегодня закрывается одно, завтра другое. События столь грозны, что заставляют нас ни к чему не привязываться, а смотреть внимательно в вечность. Знаю, дорогой мой, что Вам это очень тяжело, но нужно это принять. В утешение скажу Вам одно, что от решения и постановления о закрытии кладбища до проведения в жизнь этих решений проходят годы. Так было и есть с Вознесенским кладбищем здесь, так будет и с Вашим Никольским. Следы материнской могилы я и до сего времени нахожу на Вознесенском кладбище.
Была на докладе о Толстом в Институте мировой литературы. Вынесла более, чем грустное впечатление о бездушии и бездарности людей. Жутко, жутко и жутко. Татьяна Розанова».