29 февраля. «Сижу одна на службе. Занятия кончились. Тепло, и я могу сосредоточиться. Дома же мне трудно писать: неделю уже, как не топят совсем. Холодно, и это мешает мне думать. Слушала на днях Четвертую и Шестую симфонии Чайковского. Первой давали Шестую симфонию. Слушая ее, думала о Вас, о строе Вашей души, о нашей встрече, о том, почему вы могли желать продолжения жизни Владимира Александровича несмотря на всю ее страдальческую суть, почти мучительную до крика души. Еще думала о фон Мекк, печальной и одинокой кончине Чайковского, такого властительного в творчестве и такого бессильного в жизни. Шестая симфония — это какое-то откровение, звуки с неба. Жизнь такому человеку была слишком бледна и сера. Самая богатая душевно жизнь бледнеет перед этими звуками. Он услышал их с неба. Может быть, тут разгадка всего его существа, так что сама его жизнь могла быть жалкой и даже пьяной, и даже, быть может, безобразной. Какой-то жестокий человек ненужно познакомил Надежду Филаретовну с печальной действительностью, и не вынесла ее душа этого. Ведь она тоже тяжко заболела душевно после этого разрыва. Думаю, что сделал это подленький Пилсудский. Такие Смердяковы всегда есть, и бедная женщина замолчала, чтобы никто не мешал ей слушать все те же небесные звуки. Т.Розанова».
Свободное копирование
