25 июля. «Получил сегодня Ваше письмо утром, а смог прочитать его только вечером. По этому судите, как я занят. Письма Ваши читаю, как хороший старый роман, и бываю огорчен, что продолжения надо ждать до следующего номера. Новость у меня такая, что меня малость обворовали. Ночи очень душны. Я между 3 и 5 часами утра открыл окно. Вор влез ко мне и оделся. Другого ничего не взял и меня не убил, хотя я спал головою к окну и он мог меня оглушить и спокойно все вынести из комнаты. Обездолил он меня не очень. Взял все, что я "нажил" здесь: костюм, ботинки, две рубашки и другие принадлежности туалета. Словом, "урка" оделся. Помогай ему Бог в новом виде».
27 июля. «Chere Madame! Получил сегодня Ваше "хандристое" письмо. Бывает так, что ничего сердцу не мило. И другое сегодня письмо — от доктора, дядюшки Володи из Ленинграда. Он извещает, что умер отец Володи. Дядюшка просит известить Володю и прислать от него доверенность на получение своей доли наследства. А я не знаю, где Володя. Он с отъезда не написал мне ни разу и не ответил на мои письма в Моршанск. Известие о смерти Александра Григорьевича тронуло меня* крылом смерти. Последнее, что я читал от него, — это его письмо Володе, полное раскаяния, грусти и тревоги о Володе. Да, голубчик, очередь за нами. Через 10 лет и могил наших нельзя будет найти. Ну, а пока что дни стоят изумительные. Солнце южное. Ирина и Вова из душной квартиры перебрались на сеновал. Старожилы, которые для того только и существуют, чтобы ничего не помнить и все путать, утверждают, что такого июля не было 40 лет. Таких теплых ночей мы не знали и под Москвой. Помните, какие сырые и холодные ночи были в Алабино? Кстати, недавно я получил письмо из Алабино от двух древних старух. Обе неграмотные, они ездили в Москву, чтобы там написать и оттуда направить мне письмо. Конечно, я им ответил, и конечно, от письма получил свою долю удовлетворения».