Зато я еще больше начал задумываться над тем, следует ли мне оставаться на Украине. Не один я. К материальному кризису Куриня постепенно присоединился кризис моральный. Падала вера в то дело, которому мы служили. Чувствовалась какая-то бескрылость почти во всем, что делало гетманское правительство. Генерал Скоропадский, историческое имя которого так хорошо звучало в дни переворота, не сумел стать популярным даже среди нас, его сторонников. У гетмана не было и в помине того, что называют "талантом властвования".
Недовольны мы были и той областью, с которой больше всего соприкасалась деятельность Куриня -- земельной политикой правительства. Все мы, офицеры и добровольцы, еще остававшиеся в умиравшем отряде, считали, что большевизм в деревне должен быть искоренен какой угодно ценой, но не верили в возможность "успокоения" без "реформ". Украинской государственности надо было во что бы то ни стало расширить базу, на которую она опиралась, и тем нейтрализовать деревенских большевиков и к ним примыкающих. Исколесив в течение весны и лета весь уезд, постоянно соприкасаясь с деревней, мы очень ясно это чувствовали. Нужна была широкая земельная реформа на основе принципа частной собственности. Между тем, правительство, как мы видели, не хотело или не решалось идти на сколько-нибудь радикальные меры и все сводилось к механическому подавлению накопившегося в деревне недовольства.
Нести полицейские обязанности большинству из нас не хотелось.
У многих, кроме того, получалось впечатление, что Украина, ставшая, как казалось, после переворота на "переяславский" путь, все более и более с него сбивается. Враждебности к украинской государственности, как к временному явлению, у нас по-прежнему не было. Самостийности "всерьез" и надолго, может быть, навсегда, никто из нас не желал. С этим не хотелось связывать свою жизнь.
Нас удерживала в Лубнах больше всего привычка и любовь к своей части -- один из самых сильных факторов в военной жизни. Между тем во второй половине августа Куриню был нанесен окончательный удар. Генерал Литовцев распрощался с нами и уехал в Киев. Союз "Наша Родина", формировавший Южную армию, пригласил его на пост начальника штаба корпуса. В речи на прощальном обеде у "Давида" генерал вскользь упомянул, что Куринь потерял теперь свое значение, и звал всех желающих записываться в новую армию, которая будет бороться за русское дело и под русским флагом. Лично мне генерал предлагал сразу ехать с ним в Киев. Я решил пока подождать. Для меня не было ясно, во что выльется Южная армия.
Один генерал, которого я лично знаю, товарищ покойного генерала Врангеля по Академии Генерального штаба и личный его друг, сообщил мне следующее: "Генерал Врангель, прежде чем уехать в Добрармию, виделся со Скоропадскнм. своим товарищем по Конному полку. Гетман предложил ему возглавить украинскую армию. Врангель сразу поставил вопрос: -- Скажи мне прямо -- для России это делается или не для России?
Скоропадский ответил уклончиво, после чего генерал Врангель от предложения отказался. Точность этих сведений не подлежит никакому сомнению. Я не имею права назвать фамилию генерала, мне их сообщившего.
Свободное копирование
