Мои иностранцы - 4

IV

Так уж вышло, что после этой прервавшейся корреспонденции на последующие двадцать лет меня сделали невыездным. Почти все мои приятели побывали по туристическим визам в Швеции и Норвегии, Исландии, на Филиппинах, в Индии, Малайзии, на Кубе, даже в США, не говоря уже о Польше, ГДР или Болгарии, попасть куда было гораздо проще. Я же, несмотря на все старания, всякий раз получал отказ на выезд.

А иностранцы в Грузию наезжали. В 1983-м даже случилось «чудо». Прибыл кузен моих сводных сестры с братом, сын сестры их отца, Евгения Микеладзе – Константен Примакофф, русско-грузинский француз. Родители его первым же пароходом отплыли из Батума в Турцию, как только к власти в Грузии пришли большевики во главе с моим дедом, Мамия Орахелашвили.

Константен из Парижа сначала полетел в Москву, к Вахтангу. Пожил у него неделю и прибыл сюда, к Тине. Одет он был классно – светлый костюм при галстуке, белоснежная сорочка с позолоченными запонками и туфли «инспекторы», как у нас их тогда называли. Приятной внешности, учтивый и разговорчивый, с чувством юмора. Родился Константен уже во Франции, куда перебрались родители. В юности, по его словам, пришлось постоять за себя, чужаков парижане не очень чтили. Часто доказывал свою правоту, аргументом служили кулаки. Записался добровольцем и воевал в Индокитае, где, наконец, был признан французами «своим». Получил тяжелое ранение в голову, выжил. Войну с прокоммунистическими Вьетнамом, Лаосом и Камбоджей Франция проиграла, но Константену, как ветерану с увечьями назначили пенсию, на которую жить можно было вполне безбедно. Женился на француженке, растили они троих детей.

Русским Константен владел, лишь картавя чуть на французский лад, но к отчизне родителей никакой симпатии не испытывал. Особо же недолюбливал «вождя пролетариата», возлежащего в мавзолее. Как-то раз, сидя у меня дома вдвоем, мы попивали вино и болтали о разном. Похоже, вино и стало тому причиной, ибо, вдохновившись, он преподал мне урок «политпросвещения», существенно отличавшийся от доктрины советской историографии.

Для начала сказал, что никакой Великой Октябрьской революции не было в природе, это миф. На деле место имел криминальный переворот.

А до того Ленин, изнывая в Швейцарии от вынужденного бездействия, рвал и метал, так как не мог попасть на родину. И вдруг… немецкий социал-демократ Парвус передал ему заманчивое предложение. Немцы вернут Ленина в Россию через свою территорию – государства, воюющего с Россией, выделив ему при этом большую сумму денег. Миллион немецких марок. Целью большевикам ставилось свергнуть Временное правительство, прекратить войну и заключить мир с Германией на условиях, выдвигаемых Берлином. Ленину крупно повезло, другой возможности попасть в Петроград у него не было, как не было и миллиона марок. Долго не думая, он согласился.

Эмигранты из Цюриха отправились к германской границе, пересели в опломбированный вагон и прибыли в Стокгольм. А оттуда в Петроград, где Ленин выступил со своими «апрельскими тезисами», требуя заключения мира с Германией мира и немедленного роспуска Временного правительства, того правительства, которое впустило его в Россию.

А далее он на «немецкие» деньги занялся созданием отрядов боевиков. Переманивал на свою сторону солдат и матросов, охмурял рабочих и крестьян, которым было плевать на большевизм, меньшевизм и центризм, но объединяло желание свергнуть правительство Керенского и урвать обещаемый Лениным кусок земли или получить любую другую выгоду. А Ленину было плевать на то, что он им обещал, ему нужны были свои вооруженные люди.

25 октября он сделал свое дело – совершил государственный переворот. Солдаты Петроградского гарнизона и матросы Балтийского флота ворвались в Зимний дворец и арестовали членов Временного правительства.

Такая же участь постигла Учредительное собрание – орган, который должен быть утвердить государственное устройство России. Большинство голосов народа было отдано эсерам, посему Ленин взял и просто разогнал это собрание, учредив большевистское самодержавие со всеми вытекающими последствиями: военным коммунизмом, ЧК, расстрелами и концлагерями.

Ну, и наконец, Брестский мир. Россия вышла из войны без согласия союзников и приняла все германские условия. По итогам этого договора от страны отторгалось огромная территория, на севере - половина Белоруссии и Финляндия, на юге – Карсская область и Батум. Спасая свою власть, Ленин расплачивался за это. Россия должна была выплатить репарации в шесть миллиардов марок.

 И закончил Константен свой монолог вопросом:

– Понятно, что это был за человек?

– Понятно, – ответил, – но историки делают то, за что им платят. У вас они пишут одно, у нас другое. И где истина, нам с тобой неизвестно. Кто знает, может Ленин и вправду был германским шпионом, а Сталин агентом охранки, политика – грязная вещь, в ней допустимо всё. Хотя мне кажется, что в революцию шли и идейные люди, искренне желавшие сделать мир лучшим.

– Нет, – отрезал он. – Желание у них было одно – любой ценой занять царский трон.

– И это тебя удивляет? Два века назад, 14 июля вооруженная толпа захватила Бастилию, хотя арестантами там были семь человек. У вас это праздник – День Великой Французской революции. А что празднуете? Конвент отправил на эшафот короля и народ взамен монархии получил диктатуру касты революционеров. Робеспьер объявил большой террор, казнив сто тысяч человек до того, пока не отрубили голову ему самому. Пришел Наполеон и возродил монархию. У нас 7 ноября – День Великой Октябрьской Революции. Что празднуем? Каста большевиков с Лениным во главе захватила власть, провозгласив диктатуру пролетариата, умертвила царскую семью, развязала красный террор, и сто тысяч человек расстреляла. А потом пришел Сталин и стал таким же Наполеоном. Россия повторила опыт французов.

Константен призадумался, и «просвещать» далее меня не стал.

Он улетел домой, а на следующий день, разумеется, последовал звонок из «органов». На сей раз Тине. Пригласили ее для написания объяснительной. Но сестра моя была дамой с характером, почти таким же, как у Маргарет Тэтчер, английской «железной леди», посему и сказала им в ответ:

– Никуда я не приду, и ничего писать не буду. Если бы мой двоюродный брат представлял угрозу для нашей страны, его бы сюда не впустили. А то, о чем мы с ним говорили – это наше личное. Вам до него нет никакого дела. Так что, всего хорошего!

Как это ни странно, но отказ Тины от «дачи показаний» никаких последствий за собой не повлек.