Мои родители, братья, сестра и я, самый младший. Метаморфозы
За моей матерью, Кетеван Орахелашвили, 23-х лет отроду, чекисты пришли в конце ноября 1937 года, ночью. Это не стало для нее сюрпризом, еще в мае был арестован ее отец, Мамия Орахелашвили, чуть позже и мать – Мария, жившие и работающие в Москве. Оба – в прошлом профессиональные революционеры, занимавшие высокие государственные посты, позже от власти отстраненные, но отправленные на почетные синекуры. В ноябре, прямо с репетиции, забрали и мужа, Евгения Микеладзе, главного дирижера Тбилисского театра оперы и балета. Когда явились арестовывать Кетусю, няня, (Анастасия Зарубина) служившая в их доме, заявила пришедшим, что малолетних детей – двухлетнюю Тину и годовалого Вахтанга, берет на свое и Тамары Семеновны (сестры Евг.Микеладзе) содержание. Как правило, в случае ареста обоих родителей, детей изолировали от родственников в специальные детские распределители, а оттуда направляли в детские дома других городов, подальше от места жительства. Но делались редкие, не системные исключения, как и в данном случае – чекисты ничего против не имели. Однако, для легитимации опеки, в последующем следовало пройти еще много сложных юридических процедур. Эти две женщины сделали все, чтобы спасти Тину с Вахтангом от детдома, и оставить их при себе.
Моей матери даже не понадобилось времени на сборы. Детей она не будила, тихонько расцеловав на прощанье. У нее давно был готов чемодан с теплыми вещами, и отдельно личные драгоценности, которые, по опыту близких, она знала, брать с собой не возбранялось. Поэтому, давно отдав няне половину из всего, что имела, она оставила себе другую половину. До того как ее увезла поджидавшая на улице машина, проснулись от шума дети. Старшая, выкарабкавшись из своей постели, обхватила уводимую незнакомыми мужчинами маму за ноги, кричала и плакала. Рыдала, конечно же, и моя мать… На следующий день явилась туда специальная комиссия. Эти люди составили список имевшегося в доме имущества, няне с Тиной и Вахтангом отвели для проживания кухню. Остальные комнаты заперли и опечатали.
Следствие, обычно, занималось добычей признаний, выражаемых в стандартных формулярах: «До ареста мужа проживала вместе с ним и была посвящена в его контрреволюционную деятельность» (иногда писалось – «и способствовала его контрреволюционной деятельности»). Формулировки подобных признаний фигурируют во всех политических делах того времени. Видимо, не избегла сей участи и моя мать. Вопросы всем женам тоже задавали одинаковые: – Сколько лет прожили с мужем? – Назовите Ваших знакомых и знакомых Вашего мужа? – Кто приходил к Вам в дом? – По каким поводам собирались? – Говорили ли на политические темы? Обсуждали ли политику советской власти? – Ваш муж арестован, как участник контрреволюционной право-троцкистской организации. Что вы можете сказать об этом? И, наконец: – Вы обвиняетесь в том, что знали все об антисоветской деятельности мужа. Признаете ли Вы себя виновной?..