Ясное, солнечное утро. В городе совершенно спокойно. Вид спокойных людей и равнодушной будничной жизни раздражает, как грубейшая нелепость и фальшь. Почему-то я вдруг решаю: надо сейчас же запастись перевязочным материалом для части. Являюсь к начальнику санитарной части генералу Попову. Генерал - сухой, длинный, туберкулёзный - почесал за ухом костлявым пальцем и спросил недовольным тоном:
- А свои вы пакеты куда девали? Я объяснил.
- Как? - вскричал генерал, сердито растягивая каждое слово, - вы отдали пакеты вашей части Пултусскому полку? По какому праву? Это какой дивизии полк? Вашей?
- Никак нет, не нашей.
- Так что ж вы... сюда приехали... благотворительностью заниматься? Разве вы не знаете, что индивидуальный пакет выдаётся каждому солдату, как винтовка, как шашка, и никто не смеет отнять у нижнего чина его индивидуальный пакет... Не рассуждать! Вас надо отдать под .суд.
- Но нашим солдатам нужны пакеты.
- Это нас не касается! Приобретайте их за собственный счёт. Да-с... И затем, не угодно ли объяснить, почему вы очутились в расположении Пултусского полка?
Я очень обстоятельно, не жалея подробностей и красок, рассказал генералу о встрече с пултуссцами под Верховицей, об обстреле, которому мы подверглись, о долгих шатаниях между Избицей и Красноставом и о последнем паническом отступлении к Холму. Генерал внимательно слушал и вдруг воскликнул с тревогой:
- Значит, что же, по-вашему, наши войска разбиты?
- Не знаю, в каком положении наши войска, но я передаю вам то, чему был лично свидетелем.
- В таком случае потрудитесь доложить обо всем, что вы только что рассказали, генералу Миллеру. Я его сейчас приглашу.
Вошёл молодой, невысокого роста, очень изящный генерал, румяный, плотный, красивый, с большой сияющей плешью и небольшой чёрной бородкой. Я повторил ему свой рассказ. Генерал Попов нервно дёргался и несколько раз прерывал меня сердитыми репликами:
- Понимаете! А они здесь сидят как ни в чем не бывало. Они понятия ни о чем не имеют!
Генерал Миллер все время мягко улыбался и, постукивая холёными пальцами по столу, приговаривал тихим, спокойным голосом:
- Так, так, слушаю...
И когда я закончил, сказал с той же улыбкой:
- Поезжайте в ставку к его высокопревосходительству генералу Плеве, командующему пятой армией, и скажите, что вас направил к нему генерал Миллер. Доложите обо всем его высокопревосходительству. Только помягче... Понимаете? Без «паники»... Говорите лучше: сумятица, замешательство... Понимаете?..
- Помилуйте, - взмолился я. - Я измучен, устал, вторые сутки без сна и пищи...
- Ничего, ничего, - замахал руками Попов. - Я вам приказываю. Немедленно отправляйтесь. И скажите, что вы явились по приказанию генерала Миллера и генерала Попова.
- Слушаю-с.
На вокзале в ставке меня встретили не особенно дружелюбно и сначала направили в оперативное отделение.
Там на моё заявление, что я должен видеть главнокомандующего Плеве, какой-то щеголеватый капитан небрежно окинул меня взглядом, пожал плечами и молча отвернулся.
Я обратился к писарю, который тихо шепнул мне:
- Вагон впереди поезда.
В вагоне первого класса меня встретил у входа высокий адъютант с холодным бритым лицом и без слов вскинул вопросительно голову. Я процедил сквозь зубы, в душе заранее торжествуя:
- С донесением к главнокомандующему. Адъютант изумлённо переспросил:
- С каким донесением? Откуда?
- С донесением лично главнокомандующему, - отчеканил я.
- Что такое? - уже с раздражением повторил адъютант. - Врач... с донесением... Странно...
К нам подошли два других офицера, пронизывая меня недоверчивыми взглядами. Я выдержал паузу и сказал:
- Я, конечно, не стал бы беспокоить главнокомандующего, если бы не получил соответствующего приказания в штабе.
- Главнокомандующий от вас донесения принять не может, - сухо отрезал адъютант.
- В таком случае позвольте узнать вашу фамилию, господин адъютант?
- Зачем?
- Чтобы доложить генералам.
- Каким генералам?
- Генералам, по приказанию которых я явился сюда. Генералу Миллеру и генералу Попову.
Офицеры переглянулись, пожали плечами, и адъютант мягко и вкрадчиво принялся убеждать меня:
- Будьте любезны, объясните, пожалуйста, в чем дело? Согласитесь сами... Мы вас совсем не знаем... Без предписания, по одному словесному заявлению... допустить к главнокомандующему... Его высокопревосходительство сейчас чрезвычайно занят... Будьте любезны... изложите мне для доклада.
Я в третий раз начал рассказывать историю нашего отступления, и в тот момент, когда речь зашла о заторах, дверь одного из купе неожиданно приоткрылась, и на пороге показался низенький, морщинистый генерал, с большой головой, красными бритыми щеками и заплывшими глазками. Он пожевал губами и сказал недовольным тоном:
- Удивляюсь, что вы рассказываете? Мои адъютанты были на месте и передают, что отход совершается в образцовом порядке. Даже движение автомобилей не встречает препятствий.
- Ваше превосходительство, я проделал весь путь от Избицы...
- Вы были под Избицей? - оборвал меня генерал.
- Так точно. Я прямо оттуда.
- Что вы там делали?
- Я был со своей частью.
- Кто вас сюда направил?
- Генерал Миллер и генерал Попов.
- Генерал Попов?.. Лучше бы он занимался своим делом и наблюдал за тем, чтобы его врачи не болтались по позиции. Говорят, все дороги усеяны бегущими госпиталями.
- Ваше превосходительство! Я не из госпиталя, я врач артиллерийского парка.
- Я не о вас. Продолжайте.
- Во многих местах повозки, люди и лошади сцепились колтуном и стоят, загораживая проезд остальным по нескольку часов... Тогда солдаты обрезают постромки...
- Да, я слыхал от адъютантов, что... жидовские фурманки умышленно затрудняют движение, - окрысился генерал и посмотрел на меня злыми глазами.
- Возможно, - улыбнулся я, - но в таком случае польские евреи очень искусно загримированы русскими солдатами.
Генерал передёрнул плечами, и я продолжал рассказывать. Когда я окончил, генерал обратился ко мне сдержанно:
- Ваша фамилия? Какой части? Я назвал.
- Благодарю вас...
- Очень вам благодарен, - как эхо, повторил зажим адъютант и добавил официально: - Я передам начальнику штаба.
