Летом 1990 года отклоняю предложение Григория Явлинского поработать в российском правительстве. Не в последнем счете и потому, что не хочу оставлять Горбачева в тяжелое для него время. Пожалуй, только крутой политический поворот осени 1990 года, отказ Горбачева от сотрудничества с российскими органами власти, явная ставка его на консервативную часть партийной элиты и силовые структуры, кровавые события в Вильнюсе подвели для меня черту под историей Горбачева-реформатора.
Между тем, к этому времени для либеральной интеллигенции политический распад давно стал двуполюсным. Если не Горбачев, то Ельцин.
Мое отношение к Ельцину тоже далеко не однозначно. Он мой земляк, бывший первый секретарь Свердловского обкома партии. Свердловские связи у нас в семье, как я уже говорил, всегда были сильными. Мы знали о том, как друзья, знакомые оценивают местных руководителей. К Ельцину относились очень хорошо, по-теплому. Говорили, что это один из руководителей, искренне переживающих за дело, способных нормально говорить с людьми. Были огорчены, когда его забрали из Свердловска в Москву. От тех, кому приходилось общаться с ним в Москве по делам городского комитета партии, отзывы были тоже, скорее, позитивные. Да, есть проблемы с кадрами, не знает, кого привлечь, но по крайней мере пытается что-то сделать, навести порядок.
Выступление его на Пленуме ЦК КПСС осенью 1987 года, последующее покаяние на Московской городской конференции, выступление летом 1988 года на 19-й партконференции – все вместе производило довольно сложное впечатление. Были хорошо видны сила и политический потенциал, умение ухватить проблемы, которые действительно волнуют людей. И полная неясность в том, куда этот политический потенциал будет направлен. Особенно смутным было все, что связано с экономикой.
Постепенно стало ясно – Ельцин готов использовать против одряхлевшего социалистического режима его собственное, правда, давно затупившееся от времени оружие – энергичный социальный популизм. Когда через открытую Горбачевым дверку гласности пошел поток информации о привилегиях партийной и государственной элиты, когда высветились масштабы социального неравенства, все эти кремлевские пайки, специальные секции ГУМа, спецполиклиники, спецпансионаты, государственные дачи, радикальные противники коммунистического режима использовали критику привилегий в качестве мощнейшей пропаганды, затрагивающей самые глубинные исторические корни общественного сознания людей, их представления о справедливости. Призыв взять все и поделить, который в свое время в полной мере использовали большевики в борьбе за власть, оказался на этот раз обращенным против них самих.
Ельцин, ездивший в трамвае и пошедший в обычную районную поликлинику, буквально взмыл на гребне народной симпатии, после чего мог себе позволить и неудачные выступления в Америке, и загадочные падения в реку. Ничего не могло остановить роста его популярности, а все накладки молва относила на счет "заговора" элиты против народного заступника.
Когда же на выборах в Москве Ельцин с разгромным счетом (90:10) победил своего соперника, которого поддерживал партийный аппарат, всем стало очевидно, что мы имеем дело с настоящим политическим лидером. Было неясно другое – как распорядится этот лидер той мощной поддержкой, которую оказал ему народ.
Те, кто, как и я, хотели бы добиться глубоких, но все же постепенных, упорядоченных реформ, возлагали свою надежду на стратегический союз Горбачева, как царя-реформатора, и Ельцина, как народного вождя. Конечно, их нелицеприятная риторика по отношению друг к другу, не слишком ловкие маневры Горбачева, пытавшегося предотвратить избрание Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР, не содействовали такому тандему, но и не исключали его. Особенно реальным подобный союз стал летом 1990 года, когда Ельцин и Горбачев договорились о разработке и реализации экономической реформы, известной как программа "500 дней". Казалось, совместно они смогут остановить неконтролируемый распад социально-экономических структур, повернуть преобразования в более или менее упорядоченное русло.
Свободное копирование
