Поезд прибыл в Исакогорку. Это была конечная станция. До Архангельска оставалось рукой подать. Родителей ждали две санные упряжки. Таня занялась багажом, она четко командовала носильщиками, и скоро все короба были в санях. Родители направились к другим саням. Герман крепко обнял старого кучера и познакомил его со своей молодой женой. Старик взглянул на Нелли, широко разулыбался и сказал что-то, явно не понравившееся отцу. Поправляя вокруг них полость из медвежьей шкуры, кучер разговаривал с отцом, обращаясь к нему по имени и на «ты», и наконец взобрался на свое место, поднял кнут. Лошади тронули. За ними, сидя поверх багажа в своих санях, поехала Таня. Ее вуаль развевалась, как крылья гигантской птицы.
Лошади мчались быстро, и вот уже Олонецкая улица.
Первое, что бросилось в глаза Нелли, когда сани въехали в распахнутые ворота, была башенка летней беседки, возвышавшаяся над садом, и флаг на ней. «Смотри!» — воскликнула она, обращаясь к отцу и показывая вверх. Приветствуя шотландскую невесту, на башне развевался флаг с золотым львом на красном фоне, вставшим на дыбы. Мама не раз вспоминала при мне, что, увидев этот гордый символ Шотландии, пережила волнующие минуты.
Отец помог Нелли выйти из саней, и они поднялись по ступенькам покрытого красной дорожкой парадного крыльца. В прихожей стояла высокая женщина в черном, очень похожая на фотографию, полученную Нелли от свекрови. На мгновение Нелли подумала, что это и есть свекровь, но отец, представляя ее, сказал, что это его тетя Людмила, сестра матери.
— Поторопитесь, — сказала Людмила, — все ждут вас в танцевальном зале.
Когда молоденькая служанка торопливо помогала Нелли снять шапку и тяжелую шубу, гостья подумала, что надо бы привести себя в порядок, причесать волосы, но, кажется, нет времени. Герман взял Нелли за руку и повел в зал прямо так — с растрепавшимися волосами и в помявшемся в долгом путешествии платье.
Посреди комнаты стояла ее свекровь, высокая, статная, в платье из золотой парчи с длинным шлейфом. В руках она держала большую икону Богоматери с Младенцем. Рядом стоял ее муж, отчим моего отца. У него в руках был серебряный поднос с караваем ржаного хлеба и солонкой на нем — традиционный русский символ гостеприимства. Позади толпились друзья и члены семьи.
Герман, взяв Нелли за руку, подошел к матери и встал на колени. Изумленная Нелли растерялась, не зная, что делать.
— На колени, — прошептал Герман, сжав ее руку.
Бабушка шагнула вперед. Подняв икону, она медленно и благоговейно совершила крестное знамение над головами молодых и снова отступила назад. Затем отчим благословил их хлебом-солью. На этом краткая традиционная церемония закончилась.
Бабушка поставила икону и обняла Нелли, улыбаясь и целуя ее в обе щеки. На ломаном английском она сказала, что теперь у нее есть еще одна дочь.
Вокруг, поздравляя и целуя молодых, собрались родственники, все, кроме старой няни Шаловчихи, маленькой иссохшей старушки, которой шел сто пятый год. Она стояла в стороне и холодно разглядывала маму. Когда отец приезжал на короткие каникулы из Шотландии, она удивлялась, неужели он не мог найти невесту среди местных красавиц: «Пошто жениться на иноземке, и тем паче на англичанке?». Живя в стране, где правила другая «англичанка», Шаловчиха не любила царицу, считая ее виновницей Крымской войны и гибели единственного сына.
В гостиной молодых ожидали подарки. Маму поразила щедрость — там было множество вещей из чистого серебра. На отдельном столике разложены украшения, давно хранимые бабушкой для жены старшего сына. Но разглядывать и восхищаться подарками было некогда. Моя бабушка, которой не довелось побывать на свадьбе в Шотландии, решила устроить дома достойный свадебный прием в честь сына и невестки. Стол уже был накрыт, и гости с нетерпением ждали возможности начать пир.
Молодым пришлось поторопиться. Вспомнив золотое парчовое платье свекрови, Нелли быстро переоделась в подходящий случаю наряд, но когда вошла в столовую, к ужасу своему увидела, что бабушка в трауре. Парчу бабушка надела лишь на церемонию благословения. Взглянув вокруг, Нелли обнаружила также, что за немногим исключением в черном были все, даже у маленьких мальчиков на рукавах повязаны траурные ленты. На мгновение ею овладело странное, почти жуткое чувство. В то время к трауру относились очень серьезно. Внешне застолье совсем не походило на свадьбу, но, оказалось, траур ничуть не помешал гостям веселиться на празднике, третьем по счету для Нелли и Германа. Для них он оказался самым веселым.
За длинным столом, протянувшимся из столовой в зал, собралось почти восемьдесят человек. Бесконечная череда блюд, водка, шампанское, тосты, русские свадебные обычаи. Один из них показался Нелли особенно странным. Кто-нибудь из гостей, как бы ненароком, замечает другому, что вино горьковато на вкус. Сосед соглашается: «И правда, горько!». Это подхватывает следующий, и вот уже все скандируют хором: «Горько! Горько!». Единственный способ подсластить вино знает молодая пара, которая начинает целоваться под счет присутствующих: «Раз, два, три…». Так повторяется много раз. Каким бы странным все это ни казалось Нелли, она послушно подчинялась обычаю.
Вечер удался на славу. Хорошо выпив и закусив, пожелав счастья новобрачным, гости разошлись с чувством выполненного долга: каждый сделал все, чтобы невеста-чужестранка поняла, что она в своей семье, что принята в их круг.
Свободное копирование
