Поездка в Италию
май, июнь. (Выехали 5 мая вернулись 11 июля).
Случайно я не захватил с собой этой книжки и потому ничего не записывал в нее в Италии. Мои итальянские впечатления — см. в моих корреспонденциях в „Русском Листке", в отдельных заметках, в стихах.
Всего более по сердцу пришлась мне Венеция. Люди выведены здесь из обычных условий существования людей и стали потому немного не людьми. При всей своей базарности Венеция не может стать пошлой. И потом: это город ненужный более, бесполезный, и в этом прелесть.
Еще: это город единственный — без шума, без пыли. Прекрасно в нем деление на две части: город для всего грязного, это город каналов; город для людей, — это улицы. Мечта Леонардо! Только иностранцы пользуются гондолами, да очень богатые собственники. Средний венецианец живет на улице. Венецианцам не было пути в ширину — и они ушли в глубь, в мелочь, в миниатюру. Каждая подробность в их создании прекрасна, и именно подробности-то и прекрасны.
Из художников очаровали меня здесь Беллинни и Тинторетто.
После Венеции даже Флоренция показалась грубой и грязной. Конечно, ее галлереи потрясающи, особенно Uffizi.
Милан произвел мало впечатления, он слишком европеечен. „Тайная Вечеря" — то же, что ее воспроизведения, ибо вся тонкость работы стерлась.
Жили мы еще на Ривьере. То же, что наш Крым — особенность лишь в более пышной растительности. В Венеции мы жили на calle Vallaresso, 1326 (улица вина, а рядом улица san Moise — разврата); во Флоренции — via Nazionale, pension Norchi, в San Margherita Ligure, в гост. Roma.
Венецию мы узнали, как Москву (нас было трое: я, жена, Надя сестра), полюбили ее, гордились своим знанием и любовью. До сих пор изо всей Италии мне жаль одной Венеции... „Зачем я здесь, не там!“ Узнав о падении колокольни, мы опять поехали туда, провели там сутки, почти плакали на развалинах. Без campanile — piazza потеряла единство, — задний план был декорацией, фасадом S. Marco; теперь впечатление дробится, ибо виден и дворец дожей. С моря Венеция принизилась, словно изувечена.
В Венеции мы жили одни. Работал я мало. Целые часы мы проводили в церквах, на вечерне, или на мостах, следя гондолы. Встретились только с Лидией Лебедевой, дочерью переводчика Красинского и самой переводчицей. Я спрашивал письма: „ferma in posta“. Она услыхала фамилию. — „Валерий Брюсов? Поэт?" Я сознался. Она два дня надоедала нам: рассказывала о Пшибышевском; в голове у нее Пшибышевский и Метерлинк рядом со Спасовичем, Бальмонт (ее дроюродный брат) — с Анг. Богдановичем. Вообще она жаждет знакомств с великими людьми. Взяла у меня автограф.
Во Флоренции повстречались с Юргисами... Жили с ними до конца. Сроднило нас в S. Margherita купанье. Купались мы впятером с лодки (дамы раздевались на утесе). Расставшись с нами, Юргисы поехали в Швейцарию на Achensee.
Приехав из Италии, нашел письма от Перцова и Зиночки. Перцов извещал, что „Новый Путь“ разрешен. Он имел личную аудиенцию у Плеве). Хлопотал ныне всесильный Мещерский. Плеве задал ряд хитрых вопросов, быстрых, как на следствии, дурно отозвался о „Мире Искусства" и Розанове, хорошо о Мережковском. — Зиночка писала о том же, но больше была в упоении от своей поездки ко граду Китежу, на Светлояр озеро.
Потом Перцов был у меня. Провели с ним три дня... Ездили искать денег к г-же О.
Свободное копирование
