Масленица.
Некто Лев Ал. Амозов устраивал Вечер Нового Искусства (в Охотничьем клубе) и явился ко мне, пригласил меня читать. Впрочем, все, что я предложил из своего, было запрещено особой цензурой. Я читал из Бальмонта. Зал был полон, собрались (и без моего приглашения) почти все мои знакомцы. Когда я вышел на сцену, мне хлопали. Я прочел „Пустыню" при довольно безразличном отношении публики, но „Я горько вас люблю, о бедные уроды", кажется, произвело впечатление. „На бис" читал я „О да! я избранный, я мудрый, посвященный". Впрочем, правду сказать, вечер был плох. „Втирушу" играли скверно, Бальмонта читал Росинский („Эльза") — слащаво, а больше почти ничего и не было. Это было в сущности мое первое чтение с эстрады (не считая юношеского в „Прозе") и первая встреча лицом к лицу с толпой.
В музее подошел ко мне некто В. Каллаш, изъявляя желание познакомиться, поднес свое издание стихов о Пушкине; говорили с ним о библиографии. На вечере у Ланга видел Л. М. Медведева. Замечателен он лишь тем, что у него „все волосы на всем теле повылезли".
Говорил он нелепости, рассказывал небылицы о С. Бердяеве, пушущем стихи на 8 языках и читающем по 8 книг в день, и привирал еще больше о своих злоключениях, как политического ссыльного. Впрочем, я ему очень понравился, что он мне и высказал: — Я вас воображал в мантии, а вы добрый малый. Чтобы не ругаться, я удовольствовался улыбкой.