Ф е в р а л ь , 9.
Недавно устроил у себя вечер, но пришли только двое — Дурнов и Курсинский, да и то Дурнов спешил еще куда-то. Курсинский говорил глупости о стихах вообще и о стихах Ореуса в частности. Дурнов удачно сравнивал Ореуса с Нестеровым; у них у обоих не исполнение, а лишь указание, что можно было сделать.
В конце февраля читал в обществе Фохта свою статью о Баратынском. (Были Жураковский, г-жа Кельчевская и еще два-три). Перевожу упорно для „Русского Архива" письма Тютчева (1856, 57, 58 г.г.)
Из письма к Самыгину .
Занят работами к экзамену, настроение будничное, бесцветное. Мелькают перед взорами императоры, века, народы... Если б можно было замедлить, обдумать, но некогда, спешишь. Печально, но эти месяцы будут просто потеряны. Вынес только одно сознание: если история—наука, то господствуют в ней не личности, и нельзя отвергнуть в ней необходимости. Без рока нет науки нигде. Но знаю я и иную правду, к которой пришел иным путем. Истинно и то, и это. Истин много и часто они противоречат друг другу. Это надо принять и понять...
Да я и всегда об этом думал. Ибо мне было смешным наше стремление к единству сил или начал или истины. Моей мечтой всегда был пантеон, храм всех богов. Будем молиться и дню и ночи, и Митре и Адонису, Христу и Дьяволу. „Я" это — такое средоточие, где все различия гаснут, все пределы примиряются. Первая (хотя и низшая) заповедь— любовь к себе и поклонение себе. Credo.