О к т я б р ь , 4.
Дважды виделся с Бальмонтом.
Один раз это было у Курсинского. Курс, встретился с Бальмонтом накануне где-то за городом и пригласил завтракать. Читали стихи, много стихов, Шелли, Добролюбова, нас троих. Курсинский мешал нам. Когда я прочел „На новый колокол“, он воскликнул в негодовании: „Но если так, то, в конце концов, мы будем перелагать в стихи песни нищих".
О, Sancta simplicitas!
Другой раз я видел Бальмонта вчера. Сначала мы были вчетвером — с нашими женами. Но после я пошел его „проводить" (часа на два) — и то вернулись прошлые дни. Странно. Голос Бальмонта скорее, чем что иное, возвращает мне прошлое, — меня времен „Me eum esse" и раньше — времен „И снова" или „Снегов". А в прошлом всегда есть обаяние и потому-то, быть может, я люблю быть с Бальмонтом. И снова мы бродили по ночным улицам, при черном небе, при жестоком холоде ранней зимы, и снова мы сидели в освещенной зале ресторана, и то было „как прежде, как тогда", только субботний орган молчал. Мы говорили друг другу наши лучшие мысли этих последних лет, и временами становилось страшно от этих безумных созданий воображения, дошедшего до своего предела. „Двойственность человеческого тела", „призрачность расстояний до звезд", „тени, пришедшие с луны" — о, какими бессильными стало это все словами, и как полно было оно значения вчера, ночью!
Свободное копирование
